- Права она или не права, но что вы-то понимаете в этом - что нужно и чего не нужно детям? Помолчали бы по крайней мере, сделали бы мне личное одолжение! - желчно сказал Лопатин.
- Опять ты грубишь Геле, - сказала Ксения. - Когда ты от этого отвыкнешь? Неужели, если у человека не удалась личная жизнь, надо непременно тыкать его в это носом.
- Это у нас с тобой личная жизнь не удалась, - брякнул Лопатин, - и не без участия Ангелины Георгиевны, - кивнул он на Гелю.
Это было несправедливо: Геля появилась, когда их жизнь уже все равно не удалась.
Геля звякнула чашкой о блюдце и гневно вышла из комнаты.
В другое время Ксения не спустила бы этого мужу, но сейчас ее так распирало желание выболтать все, что она знала о своем театре, что она и после ухода Гели продолжала журчать как ни в чем не бывало, пока подкошенный многодневным недосыпанием Лопатин не начал клевать носом.
- Ну вот, всегда, когда я начинаю говорить не о твоих, а о своих делах, тебя клонит ко сну, - вспыхнула она, но тут же сменила гнев на милость: А может быть, ты и правда хочешь спать, ты, наверно, устал. - Ей только теперь пришла в голову эта простая мысль.
25
Утром, когда Лопатин проснулся, Ксения еще спала. Вчера ему показалось, что в доме тепло, но с утра батареи были как лед. Он прошел босиком из спальни в коридор, сунул ноги в валенки, поверх пижамы надел в рукава полушубок и в таком виде отпра
вился к себе в кабинет. Против обыкновения он уже несколько дней не прикасался к дневнику. Вытащив из кармана клеенчатую тетрадку, он стал вкратце записывать свои встречи и разговоры в Одоеве. Но ровно через пять минут жена оторвала его от этого занятия.
- Фу, какая пыль, - бухнувшись на тахту, воскликнула она таким тоном, словно Лопатин забыл выбить эту пыль к ее приезду. - Уже пишешь! Неужели раз в жизни нельзя с утра поваляться в постели, как все нормальные люди!
Лопатин пробормотал, что все нормальные люди как раз не валяются с утра в постели, и, наморщив лоб, чтобы не потерять нить важных для него мыслей, попытался дописать еще несколько фраз под жужжание жены, не обращавшей внимания ни на его занятия, ни на выражение его лица. Обхватив руками колени и раскачиваясь на тахте, она продолжала вчерашний рассказ о своем театре, - оказывается, она прилетела сюда не одна, а с Евгением Алексеевичем.
Евгений Алексеевич, как еще вчера понял Лопатин, был новым директором их театра; он прилетел в Москву, чтобы вывезти какой-то впопыхах забытый, а теперь нужный до зарезу реквизит.
А Ксения прилетела с ним, чтобы привезти из Москвы новые пьесы, тоже, по ее словам, нужные до зарезу. Одна из этих пьес репетировалась здесь в единственном оставшемся в Москве театре, говорили, что она хорошая и что ее написал один военный корреспондент, у Ксении, как назло, вдруг выскочила из памяти его фамилия.