В рассказе «Мой доклад» А. А. Добровольский писал, что Пасха на Маросейке была праздником величайшего духовного торжества и ликования. По возвращении из Сибири с военной службы, он всю Светлую седмицу 1921 года утром и вечером находился в храме. Служил он в то время в Литературном отделе Наркомпроса, где от него не требовали регулярного присутствия, что и позволило ему не думать в эти дни о работе.
Но вот в Фомино воскресенье, после обедни, он вдруг вспомнил, что на следующий день в Лито назначен его доклад. Импровизировать он не умел и должен был все заранее написать. Вот как описывал А. А. сложившуюся ситуацию:
«Надо было скорее садиться писать. Но мысли за прошедшую неделю так далеко отошли от всего, связанного со службой, что дело мое не ладилось. К пяти часам у меня не было ничего написано. И тут я подумал: «Пойду лучше в церковь, к Батюшке, получу его благословение. Может быть он мне что-нибудь скажет, что прояснит мою голову». Но другой голос, голос «благоразумия», стал сейчас же останавливать меня: «С Маросейки придешь часов в 10. Тогда тебе придется над докладом сидеть всю ночь, а какой же ты будешь завтра!»
И все-таки я пошел на Маросейку. К моему огорчению, служил не Батюшка, а отец Сергий. Идти домой? Но я никогда бы себе не позволил уйти от церковной службы, а потом я надеялся, может быть, Батюшка еще придет на беседу, какие по воскресеньям он проводил иногда с народом. Служба окончилась. Отец Сергий вышел благословлять сестер и богомольцев. Я с огорчением стал чуть ли не последним медленно продвигаться ко кресту, углубившись в свои мысли, что вот не остался дома, а теперь и время ушло, и Батюшка меня не утешил.
И тут я увидел: из боковой двери алтаря быстрыми шагами направляется к нам сам Батюшка. Он отстранил отца Сергия и встал на его место как раз, когда я подходил ко кресту. По тяжелому дыханию было видно, что пришел он очень поспешно. И, наклонившись ко мне, прерывисто зашептал: «Ты прости меня. Я никак не мог раньше прийти. У меня сидел епископ (он назвал его имя). Понимаешь, мне никак нельзя было его оставить. А я так рвался к тебе. И совсем тебе не надо сидеть всю ночь. Придешь домой, ложись спать. Все будет хорошо. Только воздохни от всей души ко Господу вместе с апостолом Фомой: «Господь мой и Бог мой».
А ведь я даже не успел Батюшке что-нибудь сказать. Молча поцеловал благословившую меня руку и пошел из церкви. И вот на меня, такого всегда нервного, беспокойного, нашло необычайное спокойствие, какого я, кажется, не испытывал никогда. Я уже не думал о докладе, а дома очень скоро, как мне сказал Батюшка, лег спать.