Я перевязываю письмо лентой, растапливаю край сургучного стержня и капаю немного на скрещенные края. Последний штрих — печать. Еще одно таинство, которое теперь совсем меня не радует.
Третье письмо от какого-то купца с придурью — с трудом улавливаю смысл его послания.
Четвертое, пятое, десятое…
Они проходят сквозь меня единым бесцветным потоком. Я даже не тружусь запомнить прочитанное: половина из написавших, вероятнее всего, давно мертвы, ведь вся эта кипа копилась почти целый месяц. А судя по состоянию некоторых — и того больше. Оно и понятно: отец не любил бумажную волокиту, а потом…
Когда я отчаиваюсь найти что-то интересное, на глаза попадается пергамент почти в самом низу все еще внушительной стопки. На торчащем наружу обтрепанном краешке отчетливо видна часть аккуратной подписи. И она мне знакома.
Я так тороплюсь, когда тяну заветный пергамент наружу, что большая часть стопки словно срезанная гильотиной падает на пол. Не обращаю внимания, ведь я уже вижу цель.
Так и есть — это письмо от Артура. Мне хорошо знаком его почерк: аккуратные, любовно выписанные буквы, все строго одной высоты, изящно скользящие на невидимых строчках, словно легион крохотных канатоходцев. Странно, почему письмо здесь. И еще более странно, что оно вскрыто. Да и выглядит так, словно прошло через каждую пару рук в замке. Обычно отец оставлял за мной право самой вскрывать каждую весточку от Артура, но очевидно, у него была веская причина, чтобы сделать исключение.
Я подвигаю лампу поближе: чернила на пергаменте растеряли прежнюю остроту, и приходится напрягать зрение, чтобы прочесть некоторые слова.
С первых же строк становится ясно, что письмо адресовано не мне, и даже не моему отцу, что весьма странно. Артур пишет… Логвару. С которым всегда был на ножах. Мягко говоря. Впрочем, и тон письма соответствующий.
— Она больше никогда… Можешь хоть за жопу себя укусить… Я сделаю ее своей… — бормочу я вслух. И кажется, что даже тишина прислушивается, ловит каждое мое слово. — Если попытаешь… Получишь только ее хорошенькую белокурую головку…
Пергамент дрожит в моих руках. Прикрываю глаза, снова и снова повторяю в уме прочитанное, зачем-то пытаюсь произнести эти слова голосом Артура, его интонациями. Тщетно: он никогда не был таким грубым, он даже голоса повышать не умел. И все же нет ни единого повода думать, что я обозналась. Мы были близки почти год, виделись даже чаще, чем положено видеться жениху и невесте.
Нелепость какая-то. Бессмыслица.
Я понимаю, что мечусь в четырех стенах, когда тени от лампы уже окружают меня призрачным хороводом.