— Подожди, — остановил он, желая, чтобы она ушла, и боясь этого. — Как у тебя с экзаменами?
— Хорошо. Завтра последний, по физике. Зубрила всю неделю, а голова совершенно пустая, завалю, ох, завалю обязательно.
— Это всегда так кажется.
— Да, — отозвалась она неохотно, коротко оглядывая его, и оценивая, и настраиваясь уже полузатухшим, враждебным чувством неприязни к нему за старую обиду; больше всего она хотела бы сейчас уйти, но не могла этого сделать; после его неожиданных, даже каких-то диковинных слов между ними невольно установилась особая связь, и она чувствовала ее и не знала, как же ей быть дальше.
Проходивший с работы мимо них Анищенко взмахнул промасленной телогрейкой и сказал:
— Салют!
Они молча кивнули ему; они оба не хотели, чтобы он подходил сейчас, и это короткое единение что-то разрядило.
— Как ты теперь живешь? Трудно, поди, хозяйничать? — спросила она, по-прежнему пряча глаза, но успевая отметить про себя грязный ворот его рубахи, оторванную верхнюю пуговицу.
— Ну, это ерунда… — пренебрежительно отмахнулся он с облегчением. — У меня железное расписание, по субботам — мытье полов, по воскресеньям — стирка, для самого себя человек должен все уметь.
— Ого! А я-то хотела тебя пожалеть, ну, думаю, пропадет сосед без женских рук.
Они понимающе улыбнулись друг другу, посмотрели на Раскладушкина и опять улыбнулись, как заговорщики, и дальше, в продолжение всего разговора, оставалось ощущение, что они двое знают такое, о чем другие даже не догадываются; они разошлись с твердой уверенностью в скорой встрече, хотя ничего об этом не было сказано, и позже, когда светло-лиловый вечер надвинулся на поселок и в таежных дебрях звонко отзывалось эхо, Александр пришел к Головиным; на нем был лучший костюм, серый, чистая, плохо выглаженная рубашка. Косачев и Ирина ужинали, и он сразу почувствовал себя неловко и подумал, что зря вырядился, можно было прийти и в спецовке.
Ирина пригласила его к столу, и он, сам себе удивляясь, поблагодарил каким-то чужим, ненатуральным голосом, отказался и попросил взаймы соли.
— Понимаешь, сварил суп, а посолить нечем, в магазин бежать не хочется.
Косачев придвинул к себе тарелку.
— Куда это годится, старшой? Жениться надо, пора.
— А тебе никто не советовал этого? Ты, кажется, чуть старше, опыт есть, и шансов больше.
— Хватит вам, — вмешалась Ирина, — тоже нашли о чем говорить.
В комнате, уютной и светлой, золотились слегка обои, и в темных глазах Ирины, на смуглой коже был тот же золотистый оттенок. Александр опустил пакетик в карман. Пахло гороховым супом, весело потрескивала печь; ему не хотелось уходить, и, когда Ирина еще раз пригласила к столу, он сел. На второе была жареная медвежатина с моченой черемшой; придвигая к Александру черный хлеб, Ирина поймала его взгляд и сказала: