— Не жди добра…
Выйдя вечером покурить, отдохнуть от дневной жары, люди невольно поглядывали на тайгу, напоминающую теперь бочку с порохом; тракторы работали с искроулавливателями, свежие дощечки на всех дорогах предупреждали об осторожности в обращении с огнем. Охотники не осмеливались пользоваться бумажными пыжами, затемневшие и худые от долгого зноя лесорубы тщательно затаптывали окурки. Запах гари стоял над тайгой, упорно просачивался в дома, и хозяйки нет-нет да и выбегали поглядеть: не горит ли?
Видели чистое сухое небо над тайгой, ни ветра, ни тучки, только наносило запах гари, в остальном все было в порядке, и по сводкам скоро должны были начаться дожди. Но в ночь на десятое июля дежурный пожарник Раскладушкин поднял поселок. Перед этим у него опять исчезла жена, и всю ярость обманутого он вкладывал в ожесточенный трезвон.
— Проклятая баба… ах, стерва, — шептал он в промежутках между ударами. — Дай только разыскать… И зачем заявление о разводе назад взял? Подлая шкура, анафема, христопродавка! Ах, чтоб ты лопнула, непутевая, чтоб у тебя…
Волнуясь все больше, он при каждом ударе припадал на увечную ногу, на глазах сохли злые слезы, железное било в руках взлетало резче и выше, и дикий звон будоражил тайгу, и люди, выскакивая на улицу полураздетые, сразу видели на западе кровеневшее тихое небо. Было слышно, как кто-то посылал сынишку за папиросами, затем раздался не ко времени веселый возглас и смех, и сейчас же оборвался звон.
— Хлопцы! Хлопцы! Раскладушкин с глузду зъихав, ратуйте! — узнал Александр голос Шамотько, затем опять наступила тишина, и все услышали ветер.
— Эх, разлюли-малина, — протянул Афоня Холостяк не то с сожалением, не то с восторгом. — Вот тебе и бригада! Только-только завертелось… Дела!
К Александру подошел Васильев; мимо пробежал Шамотько, потешно подпрыгивая, и тотчас за ним, размахивая билом, промчался, прихрамывая, Раскладушкин. Шамотько нырнул кому-то за спину, и Раскладушкин с разбегу остановился, нелепо взмахнул руками и прохрипел:
— Не позволю оскорблять! Стерва!
И, неожиданно подпрыгнув, снизу вверх хлопнул себя железякой по лбу, и, когда к нему подбежали, он лежал без памяти. Увидев вынырнувшего из темноты Шамотько, Александр бросил в сердцах:
— Нужно очень, чего ты к нему пристал, не видишь, ненормальный?
— Черт его знал… Сказывся, бисова душа… Я же не хотел, — Шамотько смущенно поскреб в затылке. — И ничего вроде бы не сказал, спросил о здоровье супружницы…
С досадой отвернувшись от него, Александр опять стал глядеть на пламеневшее зарево, в котором облака дыма ходили темными волнами; охваченный неожиданной тревогой, он повернулся к Васильеву и увидел, что у того тускло светились глаза.