— Проходи, садись.
— Да чего мне рассиживаться… Павел-то дома? Я к нему.
— Дома, проходи, — тихо повторила Ирина. — Он один… Весь вечер не показывался, что-то делает, может, пишет. Да ты иди, иди… — В голосе девушки прозвучало сочувствие, и Галинка поглядела на нее с бабьей надменностью и жестокостью, дрогнув ноздрями, и у нее заиграла на полных, ярких губах улыбка.
— Что, Иринка, на свадьбу позвать собираешься? Я уже подарок припасла, — сказала она насмешливо и с явным вызовом и, не ожидая ответа, прошла мимо; на мгновение Ирина увидела прежнюю Галинку, которой она боялась, но только на мгновение. На глазах сникнув, Галинка остановилась у двери; Ирина видела, как она подняла руку постучать и, подержав на весу, уронила, а когда ее рука вновь поднялась, Ирина тихонько вышла в свою комнату.
3
— Не ждал? — спросила Галинка, присматриваясь к его лицу, залитому неестественно белым светом, и привыкая; входя, она заметила, как он резким движением вскинул голову, очевидно недовольный неожиданной помехой, и от этого волосы упали ему на лоб; она знала, что у него серые глаза, но сейчас они были совершенно темными, какими-то глубокими, они словно смотрели сквозь нее на стену, может, еще дальше, и она пожалела, что пришла; неуверенно улыбнувшись, он кивнул:
— Посиди, пожалуйста, я сейчас, у тебя есть время?
Она молча присела на краешек стула, поправила полы плаща и стала глядеть ему в спину, в затылок, думая, что он тут же забыл о ней: она глядела ему в спину уже с ненавистью, но подняться и уйти не было сил.
— Ну ладно, — выдавила она, наконец, из себя, — прости, не вовремя… помешала.
— Что ты… Постой… Галинка! — он торопливо отодвинулся от стола, довольный чем-то своим, потер руки, словно возвратился с мороза после долгой дороги.
— Видишь, дневник задумал вести, интересно будет вспомнить, — сказал он, закрыв толстую тетрадь и сунув ее в ящик стола. — По вечерам трудно засиживаться, а другого времени почти нет, — добавил он быстро, как бы стыдясь чего, и спохватился: — Да что ты, проходи, снимай плащ, ну-ка разреши поухаживать. У меня беспорядок, не обращай внимания, некогда сегодня было.
— Дневник, значит, — сказала она. — В Москве кому-нибудь покажешь для смеху. Ну ладно, ладно, не морщись, подумала и говорю.
Она оказалась в темном, с фиолетовыми разводами, облегавшем платье, красиво оттенявшем бронзовую от загара кожу рук, шеи и подчеркивавшем женственные, мягкие линии тела; оно было несколько крикливым и узким, и Косачев, невольно отмечая это, неловко взял ее под руку и, сам чувствуя фальшивость и ненужность этого жеста, провел ее к столу.