Паша отправился туда на выходных. Вот он в Ситцево. По бумажке спрашивал прохожих, как пройти. Ему указывали, причем весьма приветливо, не то, что в столице — махнул рукой да мимо. Паша даже задумался — не бросить ли всё, да поселиться в таком городке, сажать в палисаднике капусту, потом выносить ее на местный базарчик и сидеть в тенечке под навесом целый день, продавая свой нехитрый товар и лузгая семечки. Тут и соседка по овощному ряду — какая-нибудь темноглазая брюнетка с формами. Сойдутся ближе на почве совместного чтения анекдотов из газеты.
Замечтавшись, Паша не заметил, как вышел на Красные Щечки. Рядом оказалась сапожная будка — он туда заглянул, спросил про анатомичку.
— А вот же рядом! — ответил сапожник. Еще разок вдохнув пропитанный резиновым клеем воздух, Паша попрощался и сунулся обратно на улицу.
Евгений Николаевич принял гостя сначала неохотно, но когда проведал, что тот из Княжих Бар, обрадовался и принял заговорщицкий вид.
— Ну как меня зовут, знаете? — спросил он. Паша ответил по бумажке:
— Ноликов Евгений Николаевич.
— Тот самый Ноликов! Вернее, его отец, — и замолчал. А глаза играли. Паша тоже молчал и смотрел на мастера.
— Ну же! — Ноликов вспорхнул руками, — Я его отец!
— Ничего не понимаю, — сказал Паша.
Лицо Евгения пошло красными пятнами — по щекам, лбу, шее. Он сел на письменный стол, посмотрел наверх и заговорил:
— А еще столицей считаетесь. Вы что там, в дремучем лесу живете?
— Почему в лесу? У нас есть метро, трамваи…
— Метро у вас есть! А пища, пища духовная до вас доходит? Чем живете? Наклейки читаете? Знаете Льва Толстого?
— Знаменитый писатель.
— Вот допустим, вы ко мне приходите и я вам говорю — а я тоже Толстой.
— Но ведь вы не Толстой.
— Я допустим. И я говорю — я не просто Толстой, я его отец. Я тут тружусь, а он в городе.
— Но ведь он умер.
— Ноликов Николай! — гаркнул Евгений и соскочил со стола. Паша шаг назад сделал. Анатомических дел мастер стал руками размахивать.
— Не знаю я такого! — тоже закричал Паша.
Евгений вынул из нагрудного кармана рубахи конверт, достал оттуда письмо в надорванном конверте и сказал гордо:
— Я вам сейчас зачитаю. Подождите. Вот, например здесь. Это мой сын пишет о своей жизни у вас в городе. Читаю. Даже такое простое дело, как сходить за хлебом, превращается для меня в пересечение минного поля, или, лучше сказать, на бег зайца от гончих. На каждом углу узнают, просят автограф (у каждого есть моя книжка). А уж если меня увидит журналист (они, кстати, поджидают меня стаями), то начинается преследование и мне приходится искать ближайшую подворотню, чтобы там быстренько надеть парик, приклеить бороду и в перевоплощенном виде выйти оттуда и невозмутимо пройти мимо опешивших акул пера. Потом, конечно, они понимают в чем трюк и снова начинается погоня! Известность моя растет день ото дня. Под дверью квартиры я нахожу цветы (выглянув в окно, всегда вижу ходящих под балконом поклонниц), а в почтовый ящик совершенно неизвестные мне люди приходят и суют пакеты с сухой колбасой, сыром, а то и просто печеньем — так что за харч я спокоен. Народ поддержит. Всегда полагайся на народ, папа. Он и накормит, и напоит, и приголубит. Вечером я выбираю одну из поклонниц и мы с ней идем в театр. Потом во второй театр! И потом обсуждаем, обсуждаем!