– Нас притащили на Богом забытые задворки Европы, и тут еще рассадник заразы. – простонал Франсуа.
Из-за холеры наступательные операции были приостановлены на какое-то время, чтобы не усугубить ситуацию. В лагере были ужесточены требования по соблюдению гигиены, и все же совсем отказаться от атак союзническое командование не могло, опасаясь, что это ослабит уже занятые ими позиции.
Поэтому командиры выбирали солдат из числа здоровых, для осуществления коротких акций для подавления боевого духа российской армии.
***
А российские войска только-только расслабились, собираясь перегруппироваться, и не ожидая атаки от ослабленных французов. И неожиданный удар конной гвардии под прикрытием артиллерии стал неприятным сюрпризом. Всех подняли по тревоге, госпиталь разворачивали в полевых условиях. Ева, получив от Андрея Ионовича саквояж со всем необходимым, была отправлена вперед, чтобы оказывать неотложную помощь там, в поле, а остальных надлежало переправлять Михайловскому.
Атака французов захлебнулась, завязался кровавый бой. Ева впервые попала в настоящую мясорубку, рвались ядра над головой, конь под ней гарцевал от ужаса, и она ощутила растерянность, а раненые уже стонали на земле, истекая кровью.
И все же в этой атаке французов подвела малочисленность – внезапность, конечно, сыграла им на руку, но исконный славянский напор помог российским частям отбросить французов обратно к их позициям, а некоторых захватить в плен.
Не то, чтобы это делалось намеренно, но никто ведь не будет доставлять раненых вражеских солдат обратно в расположение их частей. Но занимались ими в последнюю очередь, когда своим раненым уже была оказана помощь, а погибших погрузили на подводы, чтобы похоронить.
День, пропахший кровью и порохом, не заканчивался. Ева сортировала раненых, отправляя их с фельдшерами к Михайловскому, а сама все продолжала шить, резать, накладывать перевязки и жгуты, охрипнув от команд и оглохнув от грохота. Когда все стихло, и она не слышала канонады, она подумала, что все – перепонки не выдержали. Но нет, просто бой кончился, и пушки не палили. Закончив с русскими раненными, она отрядила двоих фельдшеров прочесывать поле боя, и сама пошла, собрав все в переметную суму – саквояж она где-то потеряла. Она сама не знала, кого искала, ведь сообщили, что своих раненых уже забрали, но врачебный долг звал ее и она шла на стоны умирающих. Русские, французы, без разницы. Кому-то давала напиться воды из своей фляги перед смертью, другому дрожащей рукой вливала опиумную настойку, стараясь не смотреть на кровавые куски чего-то, то ли тела, то ли шрапнели, и позволяя бойцу умереть без боли, в забытьи. Ева впадала в состояние, близкое к шоковому, и, наткнувшись на очередного залитого кровью француза, едва дышащего под трупом коня, она не сразу поняла, что этому можно помочь. Силы ее были на исходе, но она сумела поднять и выволочь тяжелого человека, и, взвалив его на себя, потащила к лазаретным шатрам.