– Понимаешь, они мне сниться уже стали, и мать, и дочка, вот до чего дошел. Поначалу вроде было дело как дело. Ну как… Детей, понятно, жалко больше всего. Так ведь не первая она с балкона сиганула. У нас сейчас процент детских самоубийств такой, что… – Иван Андреевич махнул рукой, будто морок отгонял, и снова затих, поник, кивнул чему-то.
– Эк как тебя проняло, – констатировал Мирослав, сочувственно разглядывая кислую мину собеседника, но мысль продолжить не успел.
– А тебя бы не проняло? – Вскинулся майор. – Каждый день она ко мне приходит, мать. Каждый! И в глаза все глубже и глубже заглядывает. До печенки меня уже пробуравила. А мне-то тоже на нее смотреть приходится, и всякий раз, когда я снова вижу этот потухший, выцветший взгляд, мне кажется, что он затягивает меня как болото в другую, не мою жизнь. Туда, где холодно, одиноко и жутко. Не знаю, в общем, как объяснить, но иногда мне кажется, что даже чай или вот… водка, – он кивнул в сторону ведерка, – в другой, в ЕЕ жизни обретают непривычный для меня вкус. А ты говоришь – проняло!
– Я понимаю тебя, Ваня. Не кипятись. Правда, понимаю. – Погодин на нервный тон не поддался. Посмотрел собеседнику в глаза спокойно и пристально, так что тот сбавил обороты, выдохнул.
– Спасибо… За понимание, – беззлобно, но и безрадостно сказал он и опрокинул стопку.
Ежик волос на коротко стриженной русой голове майора заиграл на солнце золотистыми щетинками. Не рассчитав силы, Замятин вернул стопку на стол так, что она угрожающе звякнула. В напряженной позе, ссутулившись, округлив массивные плечи, он казался лишь еще больше, чем был в действительности, – как до предела сжатая пружина выглядит более угрожающей, чем распустившаяся во всю длину.
– Так, значит, Тихий дом, говоришь? – Уточнил Мирослав.
– Тихий, – подтвердил Замятин. – А чего ты к этому дому прицепился? О многом он тебе говорит? По мне, так гораздо больше говорит совокупность всех остальных обстоятельств, судя по которым – это самоубийство чистой воды и единственная виновница этого умерла.
– Боюсь, Ваня, тебе не очень-то понравится направление моей мысли. Но на твоем месте я эту предсмертную записку так просто со счетов бы не списывал. Эти два слова «Тихий дом» на поверку могут оказаться не такими простыми и безобидными, как кажутся.
– Черт, Погодин, ты специально меня бесишь? Можешь по существу говорить, без этих своих интриганских подвывертов? Что не так с этим домом, неужели опять тайное общество сатанистов-оккультистов? Только этого не хватало. Мне, знаешь ли, твоих телемитов вот так вот хватило*.