Макс в последнее время часто куда-то уезжает и не говорит куда. Когда я бываю у него дома, ему может кто-то среди ночи позвонить, и он ответит на звонок, но при этом уйдет в другую комнату или на балкон. После таких вот звонков Макс становится каким-то рассеянным и тут же отвозит меня домой. Как я должна была на это реагировать? Возможно, при других обстоятельствах я бы вела себя сдержанней, ведь мы, по сути, друг другу никто. Но Макс постоянно твердит, что я его женщина, его выбор и раз так, то я имею права знать, что, блин, происходит.
Особенно невыносимо становилось в такие вот моменты, когда я видела его улыбающимся и шутливым в компаниях других девушек и женщин. Нельзя было ему вот так безоговорочно доверять, теперь же сам из-за этого страдаю.
— Астахова, прохлаждаешься? — вдруг спросил Макс. Я и не заметила, как он подошел к моему столику.
— Нет, — я допила остывший чай и, взяв с соседнего стула сумку, поднялась, чтобы уйти.
— Почему грустим? — Макс последовал за мной.
— Я не грущу, — и это была правда, я злилась, злилась на себя и на него.
— Что происходит? — кажется, Макс уловил мой настрой.
— Ничего, — я закинула сумку на плечо и пошла в сторону лифта.
— Соня, не строй из меня дурака, — голос Максима внезапно стал суровым. — Что случилось?
Лифт никак не хотел приезжать. Я несколько раз нажала на кнопку, но, кажется, он сломался. Окончательно распсиховавшись, я направилась к лестнице, но Макс резко схватил меня за руку и потащил за угол, чтобы нас никто не увидел.
— Я не люблю, когда меня игнорируют, — прошептал он, уперев руки по обе стороны от моего лица. Сегодня был тот редкий случай, когда Макс решил закатить рукава своего кашемирового свитера, тем самым обнажив накаченные руки, украшенные узорами татуировок. Я почему-то сосредоточила свой взгляд на венах, отчётливо проступающих под разукрашенной кожей. Живописная картина.
— Знаешь, я тоже не люблю, когда меня игнорируют, — я с трудом перевела взгляд на лицо Макса.
— О чем это ты? — всегда, когда он хмурится, на его высоком лбу образовывается вертикальная глубокая морщинка, которая придает облику Макса особой суровости.
— Что с тобой происходит? Кто тебе постоянно звонит, м? — я, будто в замедленной съемке видела, как прежняя суровость скрывается за маской невыразимой боли и тоски. С Максом творилось что-то серьезное и это действительно меня сильно беспокоило. — Почему тебе так трудно ответить?
— Это не должно тебя касаться, — он опустил руки и отошел на шаг назад.
— Раз так, — я не смогла закончить предложение. Просто прикусила нижнюю губу и помчалась к лестнице, глотая слезы.