Сколько бы она ни думала, не могла найти ответ на этот вопрос. Будь Виктория на месте мужа, точно бы развелась, не в силах терпеть постоянные истерики. Но Арен ведь не она… У него совсем другой характер.
Вспомнив прошлое задание Силвана — записать свои радости, — Виктория вдруг подумала: а есть ли такие радости по отношению к ней у мужа? Она сама смогла вспомнить больше пятидесяти пунктов, несколько листов исписала, улыбаясь и всхлипывая от желания все это повторить.
Смог бы Арен вспомнить о ней хоть что-то хорошее? И на этот вопрос у Виктории никак не получалось найти ответ. Дети — да, но кроме них? Есть ли что-то кроме них?
«Я не припомню, чтобы ты хоть что-то делала ради меня».
Всего несколько дней назад она страшно обижалась на Арена за эти слова, но теперь они казались ей вполне справедливыми. Нет, не то, чтобы она совсем ничего хорошего не делала или желала причинить мужу боль, просто никогда не задумывалась о том, что ему на самом деле нужно. По-настоящему — никогда. Хотя раньше она считала, что это не так, но…
Виктория на секунду зажмурилась, пережидая приступ досады на себя. Она хотела, чтобы Арен любил ее, и этой цели были посвящены все ее поступки. И именно этот пункт она внесла первым в список желаний накануне вечером, понимая, что должна быть честной перед собой, если хочет получить положительный результат от сеансов с Силваном.
«Я хочу, чтобы муж меня любил».
Виктория долго смотрела на эти слова, чувствуя, как в глазах вскипают слезы обиды. Не на Арена — на себя. Она так желала добиться взаимности, так мечтала об этом и так разочаровывалась из-за неудач, что совершала одну глупость за другой. Самой большой глупостью, разумеется, была ее «дружба» с Аароном, который делал все возможное, чтобы подогревать в ней ревность и обиду. И Виктория шла за ним, как корова на бойню, слушала его, полагая, что уж брат мужа-то не станет обманывать! Что уж ему-то незачем к ней подлизываться и искать ее расположения, как нетитулованным магам.
Дура.
И на фоне этих рассуждений ответ на вопрос Силвана, любит ли она мужа, не казался теперь настолько абсолютным. Только в чем тут дело, Виктория пока не могла понять.
* * *
Накануне, быстро расспросив Анну с Арчибальдом, император выяснил, что брат с сестрой действительно теперь чувствуют эмоции Софии более приглушенными, нечеткими, а иногда — видимо, если девушка не ощущала ничего особенного, — они и вовсе пропадали. А вот Агата не заметила никакой разницы, и это было странно. То ли она просто еще не понимала, то ли дело в чем-то другом. В любом случае на эту тему надо бы посоветоваться с Роном и Эн.