Когда Алина ушла за реку, Света увязалась за охотниками в лес, на восточную тропу. В то утро уходила команда ребят шестой школы. Им не нужна была Света, но она побежала за ними, хохоча. Стыдно за неё. Вечером Светка вернулась в бешенстве. Оказывается, парни привязали её к сосне, и отвязали только на обратном пути, и она простояла там несколько часов. Потом попыталась украсть водку - Танино главное лекарство. Вот тогда Таня не выдержала, и послала "нашего мужичка" Матвея с жалобой к Вовану. Вован пришёл, вытолкал Светку за дверь и побил в тёмном коридоре. Так сказали. Хоть я плохо представляю, куда, в какие места бьют девушку? И как можно было выжить после кулаков Вована? Может, всё-таки он её не слишком...
Светка вернулась живая, на своих ногах, упала в угол и разрыдалась. Она кричала, что беременная уже третий месяц, и колотила кулаками по полу. Мы с девочками онемели от такой новости. Таня что-то шепнула Ксюше, Ксюша подошла к Свете и принялась сюсюкать, что будет очень рада её ребёночку, и будет ждать его с нетерпением. Тогда Конторович истерично рассмеялась, уселась, вытерла слёзы и сказала: "Ладно, Мелкая Польза! Будешь выколачивать говняшки из пелёнок!" Мы с девочками переглянулись и стали заговаривать зубы несчастной Светке, приказали ей не экстремальничать, беречь себя и ребёнка. Она, оказывается, хотела от него избавиться, да не додумалась, как. Надеялась, что само собой рассосётся. Она просила ничего не говорить Вовану.
Дневник Алины. Поход за Большую реку
Лес непроходимый. Опасаемся встретить в буреломах медведицу с медвежатами и вообще зверей. Пятнадцать километров от реки мы с трудом преодолели за девять часов, и пора готовиться к ночёвке в чаще. Компас показывал, что мы двигались в правильном направлении, но лагеря не нашли. Мечта моя таяла. Возвращаться назад ни с чем страшно. Перед глазами стояли закопченные лестничные площадки, разбитый класс, в котором бушевал олень, покорёженные стулья, разорённые кабинеты, вещи из которых перекочевали в руки десятников, отвечающих за это добро пока что не головой... Но кто знает, может, когда всё износится и придёт в негодность, дойдёт и до этого? Наше выживание теперь зависит от самых ничтожных мелочей, и потерянная иголка в такой ситуации может оказаться невосполнимой утратой...
Влад Карнадут вдруг остановился и показал рукой вперёд. Он первый разглядел высокую ограду за осинником. Территория лагеря вписалась в дикий лес так плотно, что старое дерево, попавшее под "лезвие времени" было разрезано в продольном направлении, сверху вниз, и в нашем "сегодня", осталась половина ствола, и ствол этот подсыхал, листья на нём пожелтели раньше, чем на других деревьях, и уже опали. Заросли вплотную примыкали к ограде. Жилых корпусов мы не видели. Мы вообще ничего не видели, кроме фрагмента забора. Высокий бетонный бордюр, обложенный тёмно-розовой отделочной плиткой под камень, и строй железных прутьев двухметровой высоты, объединённых сваркой с двойными дугами-поперечинами, отделял заросли от свободной от леса территории за ними. Удивительно, как Карнадуту удалось разглядеть ограду в непроходимой чаще? Мы бы кинулись к ограде немедленно, но глубокий и широкий овраг разделял нас. Я помнила этот овраг, но он был не так глубок, явно не раз и не два подсыпан, и по дну его проходила асфальтированная дорога, спускавшаяся к реке. Дорога пользовалась популярностью: она вела на турбазу внизу, на берегу Днепра, а вокруг в живописных лугах проводились туристические слёты... Это уже неважно. Важно, что мы до темноты не успеем прорваться сквозь заросли, обойти овраг и проверить, на месте ли лагерь.