Вернон Дурсль был в ярости. Он был настолько зол, что готов был лопнуть. Настолько, что готов был кого-нибудь убить. И кандидат для убийства у него даже был. И даже — Вернон поймал себя на этой мысли с большим удивлением — два кандидата.
Его день начинался многообещающе: дети — его любимый сын Дадличек и этот дурной племянничек Петуньи Гарри — отправились со школой в Лондон на экскурсию, Петунья уехала к подруге в Коукворт, а он остался дома с лучшим другом — бутылкой отличного односолодового виски. Нет, Вернон любил и жену, и сына, но иногда их в его жизни становилось слишком много. Дадличек был излишне активным ребенком, и Вернону временами просто хотелось покоя. Петунья же была домохозяйкой, то есть возможность побыть одному у Вернона образовывалась где-то раз в полгода. И упускать свой шанс мужчина ни в коем случае не хотел.
Первый тревожный звоночек, что день катится в тартарары, раздался прямо с утра. Точнее, это был не звоночек, а длинная раздражающая трель дверного звонка. «Сменю!» — подумал он. Вернон с раздражением поставил стакан на тумбочку и, покряхтывая, высвободился из кресла, с его комплекцией — настоящий подвиг. На пороге оказалась соседка — сухонькая низкая старушка, от которой постоянно пахло ее многочисленными котами. Число кошек в ее доме, кажется, не знала и сама хозяйка.
— Мисс Фиг, чем могу помочь? — Вернон, хоть и был недоволен, все еще старался держать себя в рамках приличий.
— Мистер Дурсль, а я к вам. Чайку попить, поговорить по-соседски, я вот и пирог Вам принесла, — затараторила старушка неожиданно высоким, даже писклявым голосом. Вернон не помнил, общался ли он с ней когда-либо или они отделывались только добрососедскими кивками при встрече. С чего ей было о чем-то с Верноном говорить, было непонятно. И кусок ее сухого, завернутого в тряпки пирога тоже есть совсем не хотелось. Вернон серьезно, ОЧЕНЬ серьезно раздумывал, не послать ли назойливую бабку ко всем чертям. Весы, на которых с одной стороны лежал единственный выходной в одиночестве, а на другой — добропорядочность и хорошие отношения с соседями, скрипели так интенсивно, что, казалось, этот звук слышен в реальности. Приторная неискренняя улыбка мисс Фиг делала ситуацию только хуже.
— Проходите, я поставлю чайник, — победу добропорядочности на этом соревновании мог бы определить только фотофиниш. На такие второстепенные атрибуты, как улыбка или вежливость, сил мужчины уже не осталось. Он довольно грубо взял пирог из рук старушки, прошел на кухню и кинул угощение на стол. Каждый его жест кричал о крайней степени раздражения. Все его движения от зажжения огня под чайником и выбора чашки до разлива заварки сигнализировали, насколько сильно он не рад гостям. Старушка Фиг была непрошибаема. Она пила чай возмутительно маленькими глоточками, отвратительно причмокивая.