Это недопризнание отозвалось в сердце болью и раздражением. Я знала, что он лгал. Хотя бы потому, что с любимыми ведут себя иначе.
Ничего не сказала, только сделала выводы и постаралась держать эмоции в узде. Получалось неплохо, а нарастающую злость на виконта даже удалось обратить себе на пользу. Она отлично помогала быстро идти по каменистому берегу навстречу ловушкам и змеям Серпинара.
До поместья Великого магистра добрались в сумерках. Дорогу запоминать не пришлось — от дома по берегу реки мимо печально знакомого эльфийского камня. Своеобразная веха на пути.
Замок на холме казался жутким и хищным из-за массивных стен и уходящих в темное небо острых шпилей. Радости не добавляло и воспоминание о том, как Эдвин на последнем издыхании дополз до дома после встречи со змеями
Серпинара. Я подозревала, что после того происшествия Великий магистр значительно усилил охрану, увеличил число ловушек.
Эдвин специально заготовленной обманкой раздвинул щитовые чары, наложенные на высокую живую изгородь. Я магией расплела ветки, чтобы не оставлять прожженную дыру. Если все пройдет гладко, то взлом и исчезновение важного артефакта не заметят еще полторы недели. Пока из поездки домой не вернется Великий магистр.
Проскользнула в лаз вслед за виконтом, остановилась, прощупывая магическое поле. Передо мной раскинулся обманчиво безмятежный сад с ухоженными клумбами, окаймленными белыми камнями и крупными ракушками. В большинстве случаев, как и говорил Эдвин, посреди клумб росли плодовые деревья. Слева виднелся вход в лабиринт. Справа журчал ручеек, выбиваясь на поверхность среди серых валунов.
— Два десятка ловушек на нашем пути, — тихо сообщил виконт.
— Нежити нет, — ответила я. — Есть живые люди. Без магии.
Слуги, наверное. И они в доме.
— Как и думали, — его голос прозвучал ободряюще. — Серпинар больше доверяет магии, чем охранникам. Магия работает в любую погоду. Она надежна, неподкупна и не напивается.
Попытка пошутить выдавала его волнение больше почти неразличимого искристого дара. Я будто снова оказалась в месте нонраффиен, где единственным ориентиром и спасением были объятия Эдвина. Того Эдвина, которого я любила, который совершенно определенно любил меня. Тогда у изгороди сада Серпинара наша взаимная отстраненность, холодность показались наведенными, неестественными, не принадлежащими нам. Будь они нашими, разве ранили бы так сильно обоих?
Вдруг вспомнились птицы Серпинара, сны об эльфийском камне, о Верховном магистре, рассматривающем меня, навязчивое желание выйти на берег, жгучая необходимость дойти до камня. Куски мозаики сложились в цельное изображение. И влияние Великого магистра на меня внезапно стало очевидным, хоть я даже не догадывалась, как он умудрялся это делать.