Аромат туалетной воды с нотками свежести щекотал ноздри. От исходящей от мужчины прохлады по телу бежали мурашки и пересохло во рту.
РэДиар чуть наклонился вперёд и через меня дотянулся до лежащей на самом углу книжки. При этом край его рубашки чуть задел выбившиеся из косы прядки. И щека вспыхнула с новой силой.
– Текст на странице сто двенадцать, – медленно произнёс мужчина.
– Что? – добела сжав кулаки, переспросила я.
– Текст на странице сто двенадцать переведи, – повторил демон и выпрямился, отступая в сторону. – Ясно?
– Да, – пробормотала я. схватив книжку и лихорадочно пытаясь найти нужную страницу.
Ох, что со мной? Нельзя так реагировать на него! Совсем нельзя!
– У тебя час, Даниэлла.
Я едва не выронила книгу, услышав своё имя, и закивала:
– Поняла. Сделаю.
Дианрский язык был очень сложным и, что самое главное, мёртвым. То есть на нем много столетий никто не разговаривал и сама память об этом языке стёрта из нашего мира, остались лишь крохотные частички тех знаний, которыми славились наши предки.
Каждая картинка имела два или три значения, которые в сочетании с еще одной картинкой давали еще десять вариантов. Три картинки – двадцать вариантов прочтения. И так далее. Хорошо, что письменность дианрцев ограничивалась шестью изображениями в строке.
Только специалистов это утешало мало. Просидеть над одной строчкой можно было целый месяц и так и не понять, что там такое зашифровано. Но иногда встречались настоящие самородки, у которых способность к трактованию знаков была в крови.
Отец называл свой дар чутьем, коллеги – интуицией, враги – проклятьем. Он всегда точно знал, какое именно значение надо использовать при расшифровке. И почти никогда не ошибался.
Я хорошо помнила, как отец радовался моим успехам, когда оказалось, что его чутье передалось и мне. Я тоже радовалась, гордилась им и собой. Первое время.
Пока не поняла, что ничего, кроме неприятностей, этот дар мне не принесёт И я солгала отцу.
Когда он давал мне таблички с заданиями, я специально переводила неверно, путалась, ошибалась в самых элементарных вещах. Лгала и видела разочарование в его взгляде, которое он так и не сумел скрыть.
Потом папа еще какое-то время пытался проверить меня, но затем перестал.
Смирился с тем, что единственная дочь не пойдет по его стопам.
Жалела ли я о том, что сделала? Не знаю. Скорее я жалела о том. что солгала.
Надо была сказать отцу правду, какой бы горькой она ни была. Но теперь уже поздно.
Погружаясь в давно забытый мир древнего языка, я даже и не представляла, что могу так по всему этому скучать. Обычный древний текст, совсем не трудный для перевода, а я вдруг почувствовала себя как дома. И даже ощутила присутствие отца, как бы странно это ни звучало. Эти ощущения были такими сильными, что на глаза набежали слезы и мне понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться.