Какое-то.
У меня даже нет сроков. Но есть его обещание. Так что мне еще нужно?
Паша подает мне одежду, и я одеваюсь. Самое трудное — вернуть на себя порванную Димой юбку. И не вспоминать, как он это делал и как болезненно улыбался, наблюдая, как меня выкручивает наизнанку.
— Здесь нет других вещей. Дима вывез их в прошлый раз… Не знаю, что на него нашло.
— Он ублюдок. Других причин не надо.
— Да, ты прав.
— Но ты так не думаешь, — Паша встает с кровати и неожиданно опускается на колени передо мной.
Он подцепляет пальцами порванный край и срывает торчащие нитки, чтобы разрыв не так сильно бросался в глаза.
— Ты как раз ищешь другие причины его ужасных поступков, — добавляет он. — И в себе тоже. Ты назвала гнусность, которую хотел с тобой сделать другой ублюдок, изменой. Ты сама заметила?
— Нет, — я потерянно качаю головой и с трудом помню, какие именно слова произносила в ванной. — У меня не было сил подбирать слова.
— Да, поэтому ты говорила, как думаешь. Дима уже вбил это дерьмо в тебя. Ты веришь, что заслужила или спровоцировала… или еще что-то. Подспудно ты думаешь именно так. Ты согласилась с его правдой, чтобы выжить рядом с ним.
Паша проводит широкой ладонью по юбке, приглаживая ткань, и поднимается, надвигаясь надо мной всей высотой своего роста.
— Оля, ты ни в чем не виновата. Он поехавший ублюдок и он издевается над тобой на правах сильного. Дело лишь в этом.
ПАВЕЛ
Я сжимаю сотовый до хруста, не зная, как еще подогнать сообщение. Мне нужна отмашка, что всё готово и Ольгу можно вывозить. Но я проклят и сообщение приходит от Арса, охранника Димы, который пишет, что босс едет к нам.
Я нервным рывком закидываю телефон в нагрудный карман и не знаю, как сказать Ольге об этом. Она только успокоилась, пошла на кухню и решила приготовить завтрак, чтобы занять руки и мысли заодно. Я иду к ней и вижу, как она отмеряет нужный объем воды в мерном стаканчике.
— Тут толком нет продуктов, — признается она, заметив мой внимательный взгляд. — Но я нашла кекс из пакета. То, что нужно, для хозяйки вроде меня. Я совсем разучилась готовить, Дима не ест дома…
Ольга вдруг осекается и я готов спорить, что прочитывает то проклятое сообщение по моим глазам.
— Он, да? Когда?
— Минут через пятнадцать.
Она кивает и на рефлексах тянется к духовке. Выключает ее, будто ничего важнее нет, и возвращается к столешнице, с которой начинает медленно и методично убирать посуду. А я замечаю, как с каждой секундой шалеют ее движения — начинают подрагивать пальцы и появляются коматозные паузы. Она подвисает на мгновение, но вновь возвращается к тарелкам и приборам. Упрямо, механически.