Впервые.
Как водораздел.
— Нужно заказать доставку, — Дима смотрит в холодильник и, судя по его недовольному лицу, тот пуст. — Японскую? Или итальянскую?
— Мы надолго здесь?
— Хочешь уехать? — хлопает дверца холодильника, и голос Димы становится ближе. — У тебя важные дела в городе?
Я качаю головой.
— Хочешь, чтобы уехал я?
— Честно? Я хочу, чтобы ты поспал. На тебя больно смотреть, Дима, ты выглядишь хуже меня.
— Боишься, что я опять сорвусь?
Прорезаются его фирменные противные интонации, и я отворачиваюсь. А он понимает, что сорвался именно сейчас, Дима рвано выдыхает и переключается на шкафчик. Он слишком грубо бросает на столешницу стаканы и заваривает чай из пакетиков.
— Другого нет, — произносит он, ставя стакан на столик рядом со мной. — Но он зеленый, как ты любишь.
— Спасибо.
Он уже хочет уйти, но я выставляю руку и почти что истеричным выпадом хватаюсь за его широкое запястье. Я не могу обхватить его, Дима всегда напоминал мне скалу, массивную и с острыми краями, об которые можно порезать пальцы. Нужна осторожность и умение, и я ведь умею, выучила, как главный урок жизни, какой нужно быть рядом с ним, чтобы не спровоцировать, а иногда даже усмирить.
В первые года мне удавалось это лучше, а потом надоело и не осталось сил изображать из себя другого человека. Я решила ничего не доказывать ему и стать чужой. Пусть обжигает ударами, но не лезет в душу.
Дистанция.
Но сейчас она рвется. И я угадываю, что он тоже выдохся и устал от нее и хочет, наконец, увидеть мое лицо по-настоящему. Вспомнить его.
— Я не пила тогда. Стас насильно влил в меня, зажал пальцами подбородок, — я кривым взмахом очерчиваю свой подбродок и зачем-то сжимаю его, — и заставил открыть рот. Я пошла с ним в зал, потому что туда еще позвали Савелова. Мы не должны были остаться наедине… Да я и подумать не могла, что он способен на такое. Он хотел изнасиловать меня, Дима.
Я смотрю в глаза мужу и с трудом отгоняю мысль, что это не сон. Он никогда не позволял мне говорить о том ужасном дне.
— И я рада, что ты убил его.
ДМИТРИЙ
Что с ней?
Она смотрит прямо в глаза. Не сквозь, обдавая презрением, а именно на меня. И говорит ровным уверенным голосом.
Говорит о Стасе. О том дне.
До меня постепенно доходит смысл ее слов и я на тупом повторе прокручиваю их в голове еще раз. Та раскалывается от всего дерьма, что я выпил и принял, но ее фразы гудят поверх блядского шума.
— Ты сопротивлялась?
— Да, на мне были синяки… Не знаю, как ты не заметил.
Не знает? Блять, она не знает?!
Я первые дни к ней вообще не подходил, чтобы не приложить ее голову об стенку со всей силы. Я уехал, бухал и трахал всё, что двигается. Одной шлюхе пришлось отстегивать огромные отступные и улаживать скандал в отеле. Девке не повезло, она оказалась до скверного похожа на Ольгу и я отпустил себя, изощренно проделал с ней всё, что пришло на ум под коксом. Секса грязнее у меня не было никогда, самого тянуло блевать от одних воспоминаний еще неделю.