- Что, осуждаешь? – спросила я у неё. – Ну да, конечно, пить – плохо, а в одиночестве, так и вовсе алкоголизм. Но я не знаю, как дожить до того момента, когда опять увижу Хима… - Откинувшись на подушку, подобранную у подножья кровати, куда она срикошетила, я уставилась в даль незанавешенного окна. Свет я не включала. – Я ведь тоже без него не смогу жить, Тень. Существовать – может быть, но не жить… - Пригубив ещё вина, я вспомнила, кто воспитал меня непьющей. Джело. Из-за того, что его родители спились, он чуть ли не по рукам меня бил, когда я, несмышленый подросток, собиралась соглашаться и пробовать что-нибудь, что мне предлагали люди из моего тогдашнего окружения. На праздниках он не давал мне пить больше рюмки чего-либо, и за первый год наших отношений привил мне глубокое понимание того, что пить – плохо. Если бы не Джело, я бы скатилась куда ниже, и была бы сейчас неизвестно где. Но я бросила его, бросила ради Химчана, и он исчез. Я вообще не представляю, где он, как он, что делает. Если с ним что-то случилось – это и моя вина тоже. Или в первую очередь моя. Я не должна была так поступать с ним, но как было иначе – я не представляю. Я пыталась найти его, поговорить ещё хоть раз, но всё было тщетно… но я никогда не забуду его, свою первую любовь. У меня Джело, у Химчана – Сора. Я сопоставила их роли в наших жизнях. Ревнует ли Хим меня к Джело сейчас? Или понимает, что всё кануло безвозвратно? И является ли поводом для ревности моё раскаяние перед Джело, мои воспоминания о нем? Мы пережили с ним самое тягостное, самое ужасное, когда были как два бумажных кораблика в огромном океане. И всё же тогда мы смотрели в будущее и верили, что оно будет однозначно счастливым, безоблачным, у нас будет свой огромный дом, а в нём будет бегать много-много наших детей. Первого и единственного из которых я убила абортом добровольно. Сорвавшись, я вновь залилась слезами, так что когда бутылка заканчивалась, Тень вернулась меня успокаивать.
Занялся поздний ноябрьский рассвет, а Хима ещё не было. Пустая бутылка стояла на полу под моей свисающей рукой, а остановившийся взгляд следил за светлеющим небом. Я отключила будильник, поняв, что не в состоянии пойти в университет – до работы бы в себя прийти! А если Химчан не вернётся, то в себя приходить и не за чем. Я не знаю, сколько времени было, когда мой организм сдался и принял сон, как исцеляющий уход от действительности.
Меня везли на больничной каталке из палаты в реанимацию. На мне была голубо-белая больничная рубашка, но всё, что я замечала – это большой и круглый живот, выпирающий из-под неё. Он был таким объемным… таким беременным. И моим. Я не видела своего лица, но чувствовала улыбку безудержной радости, которая на нем появилась. Я положила ладони на живот, щупая его, тугой, баюкающий в себе ребёнка. Каталка ехала, будто сама по себе, и я даже не заметила, когда оказалась в чем-то вроде операционной, с кучей всякой аппаратуры. Неужели уже время для родов? Когда же успело пройти девять месяцев… я только сейчас вдруг поняла, что жду ребенка – и это такое счастье! Я обняла свой живот, плача от радости. В этот момент в помещение вдруг вошла мама. Моя мама! Боже, я хорошо помню её лицо, но повадки уже забыла, поэтому она как-то смутно выглядит, одетая в белый халат, чтобы её ко мне пропустили. Она смотрит на меня с любовью, заботой и лаской.