— И в чём же ты больше побоялась разочароваться: в музыке или во мне?
— В… — запнулась она, очевидно, только осмыслив, истинный посыл своей формулировки. — Ну… — смахивая с носа снежинки, взяла ещё одну паузу, дабы найти ответ, который бы подчеркнул её проигрыш-признание не столь выразительно. — Мало ли, может, ты поёшь мимо нот, — уклонившись от прямого ответа, всё же ответила она.
— Мимо каких именно? — рассмеялся я.
51
Стоило актёрам массовки покинуть сцену и оставить нас в обществе друг друга, как сознание Эли ускользнуло в иное измерение, туда, где оно было менее уязвимо. Я был убеждён — что-то должно существенно перемениться после её сброшенного флага, что-то должно перемениться даже после её странной просьбы. Но нет. Всё только усугубилось. И Эли выразила желание пойти домой.
— Хочешь… — стоя перед её дверью, собралась она уже было спросить меня о чём-то.
— Если ты намеривалась добавить «чаю», то, полагаю, тебе должно быть известно, что это не то, чего я хочу. А если ты не готова дать мне то, чего я хочу, чего хочешь и ты сама, то, тогда будет лучше, если я уйду, иначе твоё прошение о времени, может быть отклонено. Меня не будет в городе какое-то время, так что… — моя речь звучала, как черновик с набросками, лишённый более звучных рифм, но от усталости (не знаю которой из двух) мне становилось всё сложнее излагаться лаконичней.
— Нет! — опять это словечко. — Не уезжай, — повисла она на моей шее, разрыдавшись.
— Боже, Эли, научи меня понимать тебя. Это невыносимо.
Комментарий к Глава 3-II. Иллюзорное
сказки Братьев Гримм: “В сказочной стороне” и “Пастушок”
изложены В.А. Гатцуком 1899 год
========== Глава 3-III. Иллюзорное ==========
52
Застав нас обоих врасплох и потушив стихийно вспыхнувшее во мне безумство, дверь соседней квартиры открылась с пронзительным металлическим скрежетом, и из проёма высунулось мертвецки бледное лицо старушки, с любопытством разглядывающее весьма неблагопристойное лицедейство, происходящее в полумраке лестничной клетки. Окатив меня ледяным взглядом презрения и вполне понятной мне брезгливостью, она категорично заявила, что намеревается телефонировать Polizei. В тоне её хоть отчётливо и звучали нотки ультиматума, угроза эта казалась напускной.
— Дэниэль! — прохрипела старушка, обеспокоенно осмотрев зарёванное лицо Эли и, прошмыгав к ней, замахнулась на меня тростью, не подпуская ближе, словно я был каким-то животным. Я был. — Пойдём-пойдём, — резво потянула она её за свою дверь.
— Фрау Рубинштейн, — только с третьей попытки удалось ей высвободить руку из цепкой старушечьей хватки, — вы, верно, не правильно всё поняли.