Герр Майер всегда точно знал, в котором часу прибывает его внук, поэтому, как правило, ожидал того у парадных ворот вместе со своим псом. Приём был своеобразный. Перед тем как переступить порог дома Майеров, каждый гость обязан был пройти проверку на полиграфе деда, коим являлись его сурово прищуренные глаза. Признаться, ощущение не из приятных. Вроде провинностей у тебя нет, но его пронзительный взгляд, неторопливо сканирующий твоё лицо, заставлял усомниться в чистоте собственной совести. По окончанию проверки, также — не проронив ни слова, дед кивком указывал на то, чтобы гости следовали за ним. На аккуратно выстриженном газоне перед домом стоял металлический турник. «Подтянуться десять раз», — командным тоном отдавал он приказ, будто и все гражданские находились в его подчинении. Попробуй ослушайся тут. Приходилось выполнять.
В первую нашу встречу я не понял смысла подобного действа. Ксавьер позже пояснил, что если задание оказывалось тебе не по силам, ты безоговорочно попадал в ряды «женщин», исключался из общества гостей-мужчин адмирала и отправлялся в кухню помогать его жене. Нормы этикета его не волновали. Думаю, это одна из ряда причин, по которой многие недолюбливали Майера-старшего. Несмотря на почтенный возраст, старик излучал неимоверную бодрость духа и сам мог показать на турнике несколько таких штук, от вида на которые в голове с трудом укладывалось, что ему девяносто.
А вот память, в отличие от тела, по словам Ксавьера, стала предавать деда намного раньше, отчего сегодня он опять погрузился в воспоминания о своей службе на броненосце Шлезвиг-Гольштейн, выстрелы которого утром первого сентября тридцать девятого по польским позициям в Вестерплатте, ознаменовали начало Второй мировой. Меня всегда поражала способность герра Майера говорить о войне, собственно саму войну упоминая лишь вскользь. Всё сводилось к политике. Двухчасовой курс истории сперва запутанной нитью связывал наиболее значимые события в становлении страны, а затем стягивался в тугой узел канцлерской демократии. «Конец истории», — прицокнув, заключил он.
Дверь в гостиную осторожно открылась, и в комнату тотчас же ворвался аромат свежей выпечки. Супруга герра Майера молча поставила на журнальный столик тарелку с пирожками и, взяв один, уселась рядом с внуком, слушая, о чём толкует её муж. «Всё дело в любви», — посмотрев на неё, продолжил тот. — «Политики влюблены в торговлю, настоящий же правитель, как и солдат, влюблён в свою страну. А что сейчас?» — махнул он рукой, брезгливо фыркнул и раскашлялся, подавившись пирожком.