Тогда только Макс сообразил, что сестры нет дома. Он не думал об Аленке целый день. Он вообще ни о чем не мог думать, кроме как о Полине. Каждый раз разглядывая в ночи ее туфли, он безрезультатно искал следы пыли. Нет, она не возвращалась пешком. В ночи двор запружен машинами, и ее, видимо, ссаживали у дороги. Один раз он не выдержал ожидания и вышел покурить во двор — тогда-то в подтверждение догадки арка озарилась светом фар, из этого огненного облака и спустилась на грешную землю богиня. Ей осветили дорогу до подъезда и уехали. Увидев его, Полина тогда ни на секунду не смутилась и спросила равнодушно, глядя беззастенчиво-невинными глазами:
— Мусор выносил?
— Да, мусор…
Он надеялся отнести на помойку сердце, да то все не желало вылезать из груди. Было это еще до белых ночей. Полину так и провожали каждый вечер, а он, как дурак, продолжал выходить на лестницу курить, чтобы хоть одним глазком посмотреть на чужую женщину, ведь внутри квартиры они с ней редко пересекались. Полина даже зубной щетки не оставляла на раковине. Может, с собой брала, не зная, вернется ли сегодня? Хотя это была первая ночь, когда Полина не ночевала дома. Наверное, крутит с женатым, и вот законная соперница уехала навестить маму. Не хотелось думать о другом. Полина не могла спать с кем- то из-за денег. Просто не в того влюбилась дурочка. Не в того…
— Максим, вынеси мусор, пожалуйста.
Макс дождался, когда соседка выгребет из раковины картофельные очистки, и ссыпав остальной мусор в освободившийся мешок, спустился к мусорному баку, где и остался покурить. Новую пачку он поклялся себе растянуть на четыре дня. Надо завязывать с курением, иначе скоро не на что будет купить пельменей. Цветы покупать он точно не будет. В театр сегодня он не пойдет, а вдруг Полине пришлют корзину роз… Куда тогда он со своими тремя… Под землю проваливаться он пока не научился.
«Она была актрисою и даже за кулисами играла роль…» Макс сплюнул и затушил сигарету о водосточную трубу. Только Меладзе петь не хватало! Надо вернуться в комнату, взять гитару и долбить классику. Тогда, может, Антон возьмет его с собой в Берлин. В косухе и бандане он совсем не похож на пианиста, но у него свои музыканты, выпущенный диск с музыкой собственного сочинения и контракт с берлинским клубом, а что у него? Ничего. Между ними разница в двадцать лет, но эту пропасть закрыть годами не получится — мир развивается быстрее, надо бежать, чтобы быть первым. Совок закончился. Как говорит Антон, все немцы тупые, но они платят за музыку, а тут…