Теперь же я ощущала, как под кожей начинают бегать мурашки. Словно магические разряды небольшой мощности, которые стали неотъемлемой частью моей сущности. И такое мне было ощущать странно и непривычно. Я как будто рухнула в бездну и не собиралась воскресать. Вся жизнь в одно мгновение перестала иметь значение. Жизнь перевернулась на сто восемьдесят градусов и неожиданно показала себя с новой, неизвестной для меня стороны. Это никак не хотело укладываться у меня в голове и принимать форму чего-то упорядоченного. Все только сильнее запутывалось и превращалось в клубок неразрешимых проблем и дилемм. От этого не было спасения!
Ночью мне долго не спалось, и я продолжала вертеться с боку на бок. Там, на улице, Дахар поцеловал меня. И пускай это было не впервой, но никогда прежде он не делал этого настолько естественно. Будто имел право, будто поцелуй — самое обыденное, что есть в наших отношениях, будто он позволяет себе подобное десятки раз. И никогда прежде я не отвечала так пылко на его поцелуй, никогда не открывала призывно губ, никогда не ласкала в ответ, никогда не прижималась к его телу настолько тесно. Никогда прежде! Только в этот день, когда целоваться под серым, тяжелым небом казалось единственно верным решением. У Вейна были холодные губы и холодные руки. И глаза у него были холодные, тревожные и грустные, но в тот момент мне самой было невыносимо жарко. Хорошо. Шикарно. Правильно. Это был еще один сознательный и ужасно неверный выбор.
Я не была глупа. Знала, что эта дорожка не приведет меня к счастливому финалу — долго и счастливо. Это не моя история, и не мне в ней быть главной героиней. Но ведь эту дорогу выбрала не я! Меня сознательно толкнули на этот путь! И пусть теперь не винят, что я выживаю так, как умею…
Я, кажется, задремала. Потом как-то резко проснулась, словно вынырнула из-под темной толщи воды. Я и сама не знала, что встревожило гулко колотящееся сердце, ведь в замке было тихо, только размеренное тиканье старинных часов на стене нарушало покой. Я попыталась заснуть вновь, повернулась на бок, натянула одеяло повыше и не смогла. Какая-то смутная тревога не давала покоя. Такое случалось и раньше: дворец, будто организм, жил собственной жизнью, его стены пропитывались злом, которое можно было почувствовать неприятной горечью на языке и нервной дрожью по позвоночнику. Обычно я ощущала себя так волнительно в те ночи, когда Дахар велел не покидать пределы моей спальни: я ворочалась и вздрагивала от любого шороха. Но сегодня он не говорил мне ничего, хотя мы долго находились наедине, и возможностей у Вейна было более, чем достаточно. Единственное, что я запомнила, это обжигающий жар его пальцев.