Напрягаясь, что было мочи, она силилась разорвать путы на запястьях и щиколотках то силой, то магией, но и то, и другое оставило ее. Рядом в таких же бесплодных попытках кряхтели Мажору, Ярик, и даже Синиока.
– Ори-кун, – прекратив возиться, прошептал Мажору. – Если тебя не очень затруднит, подвинься, пожалуйста, головой на восход луны. Попробую перегрызть веревки.
– Многоуважаемый Мажору будет исключительно исключителен, если у него это получится, – пробормотала девочка, и только начала прикидывать, где у нее голова и где у всех остальных людей сегодня восход, не говоря уже о луне, как что-то острое шкрябнуло по запястью.
– Эй, хорош кусаться! Я сейчас, сказала же! – удивлённая зубастостью юного Шино, воскликнула она возмущенно – и почувствовала, как абсолютно недвусмысленное лезвие ножа скользнуло по коже – отскочив от пут.
Ее шипение "Кто там?" и сдавленный возглас Мажору "Обормоту?!" прозвучали одновременно.
– Лежите тихо, не дёргайтесь, – тоном, каким сообщают о близкой насильственной кончине собеседника, прорычал старший сын тайсёгуна. Но прежде, чем Лёка успела прикинуть, кем лучше быть заколотым – Обормотом или Тараканом, руки ее ощутили свободу.
– Повернись на бок, гайдзин, – процедил он сквозь зубы, и через несколько секунд тихое восклицание Яра показало, что и его веревки были разрезаны.
– Об…бормоту?.. – голос Мажору прозвучал неуверенно, словно он не знал, перережет нож его веревки или горло.
Лёлька рискнула повернуться на спину, вывернула шею и увидела, как короткий меч Обормоту неуклюже кромсает путы на запястьях Синиоки.
– Сейчас ноги освобожу, не трепыхайся, дочь огородного пугала, – пробурчал он.
– Обормоту, но… почему?.. – не находя иных слов, только и сумела прошептать Лёлька.
Парень напрягся и отвернулся, и она уже решила было, что не получит ответа, но он, не отрываясь от огромного жёсткого узла на щиколотках сестры, пробормотал:
– Думал, что буду прыгать от радости до неба в тот день, когда из вас выпустят кровь и проучат это айнское ничтожество и девчонку деревенской выскочки. Но моя мать была права – я слабак. Когда я понял, что они действительно… Что вас… Что… То есть когда… Как я вас всех гайдзинов ненавижу!
– Обормоту-сан… – понимая, что ничего она больше не понимает, срывающимся от внезапных слёз шепотом проговорила княжна. – Спасибо.
– Оставь свои сопли себе, – скрипнул зубами мальчик.
Не зная, что делать и сказать, стараясь лежать тихо, делая вид, что ее вообще тут нет, Лёка снова прислушалась к драме, разворачивающейся в нескольких метрах от них.