– Ну ты, Серафима, блин даешь… – потрясенно протявкал он, повернул голову, повернулся сам – как в норе, попытался протиснуться между сетью и постелью… и не смог.
– Она жива, поэтому ты только животным обернуться можешь, – бросила Сенька, почесала в затылке – и дернула за покрывало. Оно съехало на пол вместе с одеялом, простыней… и Агафоном. Выхватить нож и распороть слои мешавшей побегу ткани и ваты было делом нескольких секунд. Треск разрезаемых волокон, пыль… и свобода встретила его радостно у входа – в лице ее лукоморского высочества.
– Пошли отсюда! – скомандовала она, но сперва наклонилась над неподвижной императрицей и принялась энергично ее ощупывать. Конечно, Агафон знал, что у Серафимы иные вкусы, но…
– Что ты там ищешь? – брюзгливо дёрнул он роскошным черно-бурым хвостом.
– Нету чего ищу, – царевна с досадой выпрямилась, подхватывая валик, и устремилась к распахнутым дверям в прихожую. – Что это значит, не понимаю… но тем более шевели ногами.
– Легко тебе говорить! У тебя они длинные! – возмутился маг.
– А у тебя зато их четыре. И вообще, кто хочет остаться здесь…
– Понял, – его премудрие припустил вперед – но не прежде, чем оглянулся на неподвижное тело Лепестка Персика, прекрасной даже с растрепавшимися волосами и шишкой на затылке размером с куриное яйцо.
Путь до двора обратно по тёмным залам и переходам был долгим, но неинтересным. До тех самых пор, пока вывернув из бокового коридора в проход, залитый светом факелов изнутри, и полулуны снаружи, они не налетели на главного оборотня. То, что он тут главный, Сенька поняла мгновенно – более страшной хари она в этой пещере еще не встречала.
Не вдаваясь в дальнейшие сравнения, ее высочество переломилась в поклоне, рассыпалась в извинениях и заверениях в вечной преданности, восхищении и любви. Нахмурившийся было император под таким потоком лести расплылся, как блин на сковородке, и потрепал ее по плечу, вызвав новый фонтан восторгов и обещаний не мыться и не стирать халат – по крайней мере, в месте прикосновения священной длани – до конца жизни. Не прекращая славословий и не разгибаясь, царевна задом притиснулась к стене, пропуская оборотня и его свиту – и тут взгляд императора упал на песца.
– А это еще кто? Почему в зверином облике? – брови, мохнатые, как гусеницы перед глобальным похолоданием, встретились на переносице.
– Лай Жуй Пей захотелось вспомнить молодость, прогуляться по ночному лесу в таком виде, поохотиться… На домашнее потянуло, так сказать, ваше величество, – проговорила Серафима, молитвенно сложив перед собой ладони.