— Она ничего не писала, вы ничего не читали. Ясно?
Граф кивнул и даже если бы хотел что-то сказать, не успел бы рта раскрыть, потому что домовой вновь подскочил к нему и на сей раз потянул за шейные кружева.
— Обещал выгладить… — начал было он, но тут же растянулся на полу, получив чёрной перчаткой хорошую затрещину.
Домовой взглянул на обидчика из-под косматых бровей и прошипел:
— Да чтоб тебе пусто было, чучело огородное!
Однако граф на его проклятие ничего не сказал, только еще больше завернулся в плащ. Но тут что-то ударило его по ногам. Никак кошка! И граф, не глядя, подхватил ее за загривок, но тут же с немецкими проклятиями разжал пальцы.
— Просила ж не трогать!
Граф снова, как вчера, увидел перед собой коленопреклоненную девушку и на миг даже испугался, что только что схватил за косу саму княжну. Глазам своим он пока не доверял, потому как удерживать их открытыми получалось у него с большим трудом. И даже тряхнул головой, чтобы отогнать непрошеное видение, если на сей раз княжна действительно ему привиделась.
Но нет… Юная девица по-прежнему стояла совсем рядом, распространяя вокруг себя тошнотворный живой запах. Пришлось прикрыть лицо затянутой в черную перчатку рукой, но потом все же любопытство взяло верх над вечерним состоянием организма, и граф растопырил пальцы. Светлана к тому времени поднялась с колен и держала в руках то, что так его напугало — младенца в кружевной тонкой рубашке с обрубленными ручками и ножками. Глаза маленького были закрыты, и голова безвольно болтались на тонкой шее.
— Я убил его? — в страхе попятился граф и захлопнул спиной дверь.
— Полно, Игорка, нашего гостя пугать! — нагнулась к младенцу княжна и запечатлена на его челе лёгкий поцелуй. — Открой глазки, иначе кашки сегодня у меня не допросишься…
— Сама ешь свою пареную репу! — вдруг возопил младенец, по-прежнему с закрытыми глазами, жутко противным голоском, свернулся в клубочек и, соскочив с рук княжны, мячиком запрыгал по лестнице в подвал.
— Что это было? — отделился от оконной рамы господин Грабан, но с подоконника, на который в страхе запрыгнул, не слез.
— Не что, а кто! — обернулась к нему княжна с грустной улыбкой и неожиданно запела красивым грудным голосом, и слова песни эхом отскакивали от пустых стен: — Ой, Игошечка, наша крошечка, с кашкой ждёт-пождёт твоя плошечка. Минул третий год, как схоронено тельце щуплое некрещеное. Под крыльцом своим в ночь ненастную хоронил отец тварь опасную. Не зорки глаза, не ходка нога, да и рученька не долга, тонка. Не таи ты зла, мёртвое дитя! Пусть лежит зола да не тронута… Ваше Сиятельство, что с вами? — резко оборвала заунывную песню княжна и бросилась вперед.