Мы обменялись объятиями и прощальными поцелуями. Мои эмоции иссякли с временной потерей Джареда, от расставания с Энди и с осознанием того, что Оливия пропустила это любящее прощание. Эти трое не очень хорошо относились к ней, но я знала, что это потому, что они хотят защитить меня. Оливия должна была стать частью финальной сцены прощания, а не полета в одном самолете.
Через несколько минут мы заняли свои места в самолете. Наши места оказались через проход от Оливии, которая сидела, прислонившись головой к окну с наушниками в ушах. Место рядом с ней было свободно, видимо это было место Джареда; он отменил свое возвращение буквально в последнюю минуту.
Я сидела на своем месте как на иголках. На протяжении всего полета мне хотелось вскочить на ноги и бежать без оглядки. Меня что-то беспокоило, да еще и Оливия рядом! Хотелось встать с кресла, сесть рядом с ней и поговорить, попытаться сгладить ситуацию. Но что я действительно четко понимала, так это то, что каждое сказанное мною слово будет бесполезным.
Дрю положил руку мне на колено, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности.
– Все будет в порядке, – пробормотал он, наклонившись к моему уху. – У всех проблем есть привычка решаться. Дай ей время и дай мне возможность поговорить с ней.
Я положила свою руку поверх его. Краем глаза поймала взгляд Оливии, направленный в нашу сторону. Ее ноздри раздулись, а губы сжались в тонкую злую линию. Она резко отвернулась и снова сосредоточилась на том, что происходило на асфальте.
– Я понимаю это, Энди. Но я ненавижу, что все это происходит из-за меня.
– Мик, перестань себя винить! Мы солгали ей, но Оливия ведь тоже лгала нам.
Спорить с ним было бессмысленно. Дрю никогда не увидит вещи с моей точки зрения. По его мнению, мы имели полное право любить друг друга и ни в коем случае не должны были чувствовать за это вину. И хотя я все это понимала, не так-то просто было избавиться от угрызений совести. Только прощение рассеет мою агонию.
Когда самолет поднялся в воздух, меня накрыла клаустрофобия. Сиденья ощущались как тюремные нары, державшие меня в клещах. Четыре часа тянулись так медленно, что я поневоле спросила себя, летим ли мы во Флориду или все же едем?! Независимо от того, сколько раз мне пришлось приспосабливаться к моему сиденью, я не могла расслабиться, да и постоянные щелчки в ушах доводили до безумия.
Во время полета я пристально наблюдала за Оливией. Ей удалось заснуть минут на сорок, хотя спала она беспокойно. Она немного хныкнула во сне, но никто, кроме меня этого не заметил. Ее длинные стройные ноги слегка дергались, согнутые под сиденьем.