Ага, вот и вскрылась банальная нелюбовь к лунным осколкам. Надо же, эта ценительница красоты может что-то ненавидеть. Саламар покачал головой и начал устраиваться в спальном мешке. Момент получился каким-то неловким, но всё же эльф сказал:
— Кстати, у меня двуспальный мешок.
Девушка тихо рассмеялась, а отсмеявшись, сказала:
— Извини, красавчик, я не из таких. Но ты не волнуйся — в середине ночи я тебя разбужу… Настанет твоя очередь дежурства.
Утром, наскоро перекусив общими припасами, продолжили путь. Но перед этим уже бард наблюдал ритуал нанесения косметики. Мила извлекла маленькое зеркальце и несколькими точными скупыми движениями подправила макияж на лице. Эльф одобрительно кивнул. Каждый имеет право на свои причуды и желание выглядеть отлично не самая плохая из них. Ушедшие побери, на самом деле это лучшая причуда, с которой он сталкивался в своей жизни!
За ночь никаких происшествий не случилось, а окрестности по-прежнему казались пустынны. Что больше всего удивляло лучницу, так это не только отсутствие какой-либо живности, но и следов её жизнедеятельности. Хмурилась лучница всё больше и больше, являя собой сильнейший контраст между собою же вчерашней и сегодняшней. И даже продекламированные Саламаром собственные произведения лишь ненадолго согнали хмарь с её лица. В конце концов, бард не выдержал и спросил напрямик, в чём дело.
— Понимаешь, красавчик, — ответила Мила, — я эти места знаю, как свои пять… Ну, я говорила. И тут всегда была какая-нибудь дичь, начиная от мелких грызунов, заканчивая забредшими с востока оленями и прочими стаями одичалых. А теперь не то, что их самих, но даже и их старых какашек не видно. И развоплотившихся не видно. Никого. И это мне не нравится. А ещё…
Но бард жестом оборвал её и указал на один из видневшихся вдали небоскрёбов.
— Кажется, ты ошибаешься насчёт отсутствия живности.
— Что там, что ты видишь?
— У меня, конечно, отличное зрение, хотя я и старательно порчу его чтением, но деталей отсюда разглядеть не могу. Подойдём поближе.
И они подошли, несмотря на то, что лучница протестовала, упирая на то, что непонятное лучше обходить стороной. Но приблизившись на расстояние, с которого можно было различить детали, она ахнула. Извлекла лук, стрелу и прибавила шаг. Бард поспешил за ней.
Картина, которая возникла перед ними, потрясала своей невероятностью. На куче обломков здания лежало никак не меньше двух десятков тел развоплотившихся. Причём развоплотившихся разных видов, чего, как считала Мила, не могло быть. Но вот — рядом лежала ламия, с рассечённой башкой и гуль, раздавленный здоровым куском бетона.