Складывая в тощую сумку немногочисленные личные вещи, Макшарип монотонно мычал, уверенный, что поет песню о красоте родных гор, о гордой доблести мужчин и яркой, ослепительной, как удар молнии в ночи, красоте женщин. Потом у песни появился музыкальный аккомпанемент, и дагестанец далеко не сразу осознал, что это не музыка сфер и не ветер, поющий в расселинах скал, а всего-навсего дверной звонок.
К тому времени, когда этот простой факт пробился, наконец, сквозь окутавший его сознание дым «афганки», в дверь уже не звонили, а стучали — сначала кулаком, а затем, судя по грохоту, и каблуком.
— Откройте, милиция! — прокричал с той стороны сердитый мужской голос, и в дверь опять ударили каблуком с такой силой, что предыдущий грозный окрик почти лишился смысла: еще немного, и дверь открылась бы сама, без помощи Макшарипа.
— Открывай, Сагдиев, мы знаем, что ты там! — крикнул другой голос. — Дом оцеплен, тебе не уйти! Не надо отягчать вину сопротивлением!
— Э! — с тоской и скукой вполголоса воскликнул Макшарип, услыхав знакомую песню. — Отягчать, облегчать — надоело, слушай! Детям своим эти сказки рассказывай, уважаемый…
— Может, дома нет? — сказали за дверью.
— Соседи говорят, не выходил, — возразил голос, который говорил насчет сопротивления. — Говорят, он вообще почти не выходит. Да оно и немудрено, его рожа на каждом столбе красуется!
— Ну, положим, по этим портретам замести можно любого — хоть меня, хоть тебя, — сказал первый голос и снова перешел на повышенные командные ноты: — Открывай, кому говорят! Иначе сломаем дверь!
Присев на краешек кровати, Макшарип положил на колени автомат, навалился на него животом, чтобы заглушить характерные звуки, и аккуратно вставил магазин — вернее, два магазина, связанных друг с другом черной изолентой.
— И-кто та-а-ам? — протяжно прокричал он, оттягивая затвор. — Кого хочешь, уважаемый?
— Не валяй дурака, Сагдиев! Выходи с поднятыми руками!
— И-кто такой Сагдиев? Зачем — выходи руками?
— Ложный, что ли? — негромко, но вполне отчетливо усомнились за дверью.
Макшарип на цыпочках подбежал к окну и, прячась за занавеской, выглянул на улицу. Те, что стояли на лестнице, не обманули: дом действительно был оцеплен, и оцеплен плотно.
— Да какой там ложный! — раздраженно откликнулся второй голос. — А если даже и ложный, проверить все равно надо. Что ты потом начальству доложишь — что тебе какой-то гастарбайтер фанерную дверь не открыл? Открывайте, милиция! — опять заорал он и забарабанил в дверь чем-то твердым и тяжелым — похоже, что рукояткой пистолета.