— Ты где? — быстро спросил Илларион, явно восприняв его мрачную остроту всерьез.
Глеб ответил. Забродов увял.
— Попробуй черный, — неуверенно повторил он. — Хотя… Ах ты, черт! Валил бы ты все-таки оттуда!
— Вся операция коту под хвост, — объяснил Глеб. — Ладно, спасибо за консультацию.
— Издеваешься, да?
— И не думаю. Извини, что побеспокоил.
— Вот скотина!
— Ты только ничего себе не сочиняй, не надо этой мелодрамы…
— Вот и не болтай тогда ерунды. У тебя еще десять минут. Смотри, думай… Работай, солдат!
— Есть работать, — без энтузиазма откликнулся Глеб.
— Удачи тебе, — сказал Илларион. — Я позже еще позвоню.
— Не надо, — сказал Сиверов, сидя на мешке с гексогеном, дымя сигаретой и следя за тем, как на дисплее будильника сменяют друг друга торопливые черные циферки. — Тут одно из двух: я либо буду сильно занят, либо… либо одно из двух. Лучше я сам тебя потом наберу.
— Буду ждать, — сказал Забродов и повторил: — Удачи.
Закончив разговор, который не следовало начинать, Глеб выбросил вон из кузова не выкуренную и до половины сигарету и снова внимательно осмотрел жутковатый плод творческих усилий Макшарипа Сагдиева, который к этому моменту был мертв уже третью минуту. Осмотр, как и в предыдущие разы, не принес желаемого результата. Глеб даже включил встроенный в корпус телефона миниатюрный фонарик, но это привело лишь к тому, что у него разболелись глаза. Тогда он зажмурился и мысленно воззвал к своему сомнительному дару, над которым неоднократно и весьма ядовито потешался при всем честном народе.
Дар, если он и имел место, оказался злопамятным и затаился, мстя хозяину за скепсис и насмешки. Интуиция тоже благоразумно помалкивала; в голове царила звенящая пустота, в которой, как горошина в свистке, перекатывался все тот же неотвязный вопрос: черный или желтый?
Поняв, что от экстрасенсорных способностей в данном случае проку меньше, чем от попа с кадилом, Глеб открыл глаза и стал смотреть на бомбу. Черный или желтый? Желтый или черный? Который из двух?
Внезапно у него словно открылись глаза. Он выпрямился и резко выдохнул воздух, а потом наклонился, приблизив лицо к самой бомбе, и еще раз осмотрел, чуть ли не обнюхал ее со всех сторон.
— Мама, вы родили идиёта! — громко, с еврейским акцентом и с огромным облегчением произнес он фразу из ставшего в последнее время очень популярным, чуть ли не культовым телевизионного сериала. — Вот же баран, ой, баран! Как же такого барана взяли на работу в такую уважаемую организацию?
Продолжая на разные лады костерить себя (и было за что), он осторожно приподнял бомбу на миллиметр, потом на два, потом на целый сантиметр и, наконец, спокойно взвесил ее на руках.