– Бетци. Или…
Господи, я что – сплю?!
***
Воздух переменился. Из темноты потянуло опасностью.
Я оглянулся.
Никакого движения в гаражах. Белое здание пансионата размытым пятном заслоняло ворота и кордон с шевелящимся лучом ручного фонарика. Я находился с другой стороны, и ваза мешала мне разглядеть, что происходит у птичьей купальни. Где-то скрипнула ветка.
Совсем близко.
Вот так оно и бывает. Распустишь мысли и сам не заметишь, как угодишь в капкан. Спокойно, главное, не суетиться. Я торопливо пополз вперёд, замирая при каждом шорохе, чувствуя, как мокрая ткань прилипает к лодыжкам.
Над елями на горизонте болталась луна – бледно-жёлтое полукружие, наколотое на зубчатый край ветвей. Три с половиной часа. Я выставил один таймер на пять тридцать, а второй на пятнадцать минут позже, чтобы к приезду Йена у Фриша было много работы. Сушняк хорошо горит. Лишь бы не пошёл дождь, и ветер не разнёс пламя по всей территории.
– Та-та-та…
Это птица. Или не птица?
Спину уже ломило. Розовый куст достигал мне до пояса. В директорском кабинете свет мигнул и погас, последний блуждающий огонёк.
– А?
Мне показалось, что я что-то услышал. Женский крик.
Я выпрямился во весь рост.
Кусты затрещали, как под напором зверя. От гипсовой вазы отделилась фигура. Серый прямоугольник хрустнул веткой и произнёс голосом Полли:
– Не спится, старичок?
Я отступил на шаг, поднимая локоть и разворачиваясь. Свет подскочил выше, распался на синие и чёрные полосы. Что-то блеснуло. Я услышал отрывистый смех Полли, а потом лунный серп подпрыгнул – и вонзился мне в переносицу.
Кирпичные стены. Жёлтая голая лампочка…
Голова разламывалась на части. В созвездии лба сосредоточился источник боли, от которого исходили игольчатые лучи, собираясь в центре вселенной. Инопланетяне говорили на чужом языке. Вряд ли они знали транслингв. У бережка, затянутый ряской, дремал маленький пруд. Он явно имел какое-то отношение к отбойному молотку, бухающему мне в висок, а синяя гладь рябила, в ней отражалось небо и облака.
– Пить. Дайте…
– Дай ему, Угер!
Кто-то оттянул мне губу. В рот брызнула ледяная вода.
– А, с-сволочь!
– Облил?
– Но…
Голоса сливались и резонировали. Такая гулкая перекличка басов бывает в спортзале. И лампочка – нищета, душный матрац, запах пота в казарменной раздевалке…
Я напряг руки. Что-то больно врезалось мне в запястья.
– Сиди тихо, – предупредил Полли.
– Хр-ш, – согласился я.
Под черепом слегка прояснело.
Помещение напоминало кладовку – узкое, четыре глухие стены, выкрашенные бежевой краской, и шнур под потолком. Убирались здесь редко и, видимо, ещё реже проветривали. От оплавленной розетки тянуло гарью. Я моргнул. Глаза щипало и жгло, и стул, на который меня усадили, так громко скрипел, что казалось, будто он сейчас распадётся.