У двери на продавленном соломенном топчане расположился Херменли. Он держал консервную банку и ложку и таращился на меня, как на выходца из могилы. На его покрасневших щеках горели веснушки.
– Ещё… пить.
– Хватит! – возразил Полли.
Очевидно, он был здесь за главного.
Прочие угрюмо молчали. В собравшемся полукруге я заметил двоих санитаров. Остальные, скорее всего, явились из лагеря и ещё не успели переодеться. На белобрысом парне были футбольные шорты и наколенники, мокрые от прилипшей травы. В резком свете пятна выглядели чёрными, как запёкшаяся кровь.
– Оклемался? Тогда пошли.
Они вздёрнули меня на ноги и потащили к двери.
Я не сопротивлялся. Внутри было пусто, и вести себя следовало так, чтобы конвоиры думали, будто я оглушён. Где-то рядом пискнула рация. Всё происходило как в плохом шпионском боевике. Только от соседей воняло пивом, и моё избиение должно было состояться не на космической станции, а в альтенхайме – логове ревматизма и старческой плесени.
Короткая суетня – и мы выпали в предбанник с одной-единственной дверью. За ней оказался довольно просторный ангар. Пожалуй, я всё же ошибся. Из окна виднелась лужайка, и сквозь прутья решётки я заметил неизменный ряд турников.
Зал освещали несколько прямоугольных ламп. Их яркости позавидовал бы прожектор. А вокруг сбились в кучу те, кому полагалось быть на улице – те самые незадачливые спортсмены, юнцы, выбритые до синевы, с обнажёнными торсами и плечами, на которых красовались однотипные цветные повязки. Они образовали толпу. Я повертел головой, стараясь опознать голоса, отыскать знакомые лица в этой надсадно дышащей, застывшей человеческой массе; напрасно, я никого не узнал.
Но, в конечном счёте, это было совсем не важно.
Потому что у стены стояла Афрани.
***
– Эрих! – воскликнула она, увидев меня. – Господи, Эрих!
Её толкнули. Она вскрикнула.
– …! – сказал я.
Полли счастливо засмеялся:
– Ещё.
– …! – сказал я. – И … в … себе засунь.
Я уже говорил, что не могу слышать плач. У меня всё в глазах размывается, и руки начинают дрожать, а это самое гиблое дело для пулемётчика.
Справа у скамьи стоял Фриш. Рядом с ним, мусоля в пальцах чёрный канцелярский планшет, переминался Алек. Локоть директора то и дело утыкался ему в бок, заставляя подпрыгивать. С другой стороны я увидел привратника – человека, открывшего нам ворота. Сперва я даже решил, что это кто-то другой – до того он изменился.
– Ругается, – удовлетворённо заметил Полли.
Он обнял меня за плечи и больно сжал. Левая рука, горячая как печка, нырнула под рубашку, вкрадчиво погладила грудь. Я знал такой тип. Тестостерона у них хоть отбавляй, аж через край брызжет, потому и выламываются в незабудку. Другому бы эти игры дорого обошлись.