День до донышка прожит,
Что ему не спится?
Едет-бредит, дребезжит
Наша колесница!
От овина до ворот –
Золотой солнцеворот…
– Закройте-ка пепельницу, – проворчал Мауэр. – Трубит, как морской лев. Совсем с ума сбрендил. Кто вам сказал, что у вас есть слух, а, штурмовичок? Плюньте ему в чернильницу!
– Что бы вы ещё понимали. Когда я сдам вас в утиль, то переоденусь во фрак и сделаюсь великим певцом. Сама Илона Цолльнер пожмёт мне руку и поцелует взасос. Эхой-хо! Меня будут приглашать в рестораны.
– Может, в оперу?
– Может, и в оперу, – согласился я. – Но потом обязательно – в рестораны.
От овина до ворот –
Золотой солнцеворот,
Боком-скоком и вперёд
Прямо на границу…
– С таким голосом в ресторане вы будете мыть полы, – посулил Мауэр.
В принципе, это не сильно меня испугало. Я не боюсь тяжёлой работы, а мыть полы вообще одно удовольствие. Если бы не война, то я закончил бы свой политех и сделался инженером, но обязательно прикупил бы дом и оборудовал огород на диво современной науке и этим приспособлениям, позволяющим доить почву, как какую-то корову, без сердца и без ума. Без каждодневной заботы. Но почему? Ведь даже к скотине подходишь как к девушке. Я люблю копаться в земле, и земля это чувствует. Сравните картошку, выращенную потомственным фермером и каким-нибудь белоручкой с дипломом агрария. Что называется – две большие разницы!
– Скоро ваш Вейценбах?
– Думаю, скоро.
От усталости и напряжения его щёки совсем ввалились, а кожа стала прозрачной. Но он наотрез отказался пустить меня к управлению. Видимо, помня мои ночные кульбиты.
Ручей нырнул вправо и обещал вынырнуть уже выше под следующим взгорьем. Его течение заметно расширилось. Похоже, Вейценбахский мост торил путь через его живое бурление. По обрывам зелень особенно хороша. Я сам из краёв, где растут вереск и можжевельник, и скудная природа местных карьеров временами навевает уныние.
– Вот, – каркнул Мауэр. – Вон, видите? Мост!
– Вижу.
Ясный день и прозрачный воздух позволяли видеть на много километров вперёд. Я увидел ручей – теперь он превратился в полноводную реку, и местами обрушенную насыпь, и сверкающую стрелку рельсов между обомшелыми сваями. Так начинался мост.
К его постройке явно привлекали не инженера, но плотника. Лихая задумка и скаредное исполнение. Я выгнулся и, охнув от боли в боку, схватил бинокль. Поспешно закрутил кольцо, настраивая фокусировку.
– Ну что?
– Сейчас…
По-видимому, его несколько раз чинили и латали подручными средствами. Разрушения железных пролетов попытались восполнить деревом, положив брусья и лаги прямо на полотно. Такой тип конструкции Бургмейстер называл «на соплях». На перилах болталась полосатая лента и, кажется, даже табличка. Что-то из разряда «Администрация не несёт ответственности за результат».