– Вот чёрт, – сказал пожилой путеец Йозеф Мауэр. – Вот триждыклятый чёрт!
Он тёр глаза кулаком и едва не плакал, и железо плакало с ним, когда колодки заскользили по рельсам. Разогнавшийся «цверг» не желал останавливаться. Дизельное топливо журчало в его кишках и подгоняло вперёд, и причитания,что я слышал, принадлежали всему скоплению стали, всему кладбищу человеческих душ, слившихся воедино, чтобы быстрее добраться домой.
– Чтоб вы сдохли, мальчишечка! И чтоб я сам сдох за то, что связался с вами!
Я спрыгнул на землю и прошёлся по рельсам.
Хорошо!
Солнце звенело и припекало, обжигая мои голые плечи. Старики, как вороны, облепили площадку и поручни. Они жадно вдыхали воздух, но опасались сходить на землю, памятуя о минах. Верное решение.
Один из снарядов угодил прямо в насыпь, разворотив рельсы и выбив яму, похожую на лунный кратер. Сейчас в ней скопилась дождевая вода. Она была мутной, и на дне ворочались червяки, так что пить такую я бы поостерёгся.
Как говорил Мауэр? Амт-Нойвеге? Что-то нужно было сделать с этой самой дорогой, что-то очень важное, срочное. Неотложное. Вот именно. Вызвать неотложную помощь из города или любой поселковой больницы, где найдётся врач с чемоданчиком йода. Если мы доехали до зоны приёма, то победили. Если же нет, в полку говночепальщиков станет на одну единицу больше.
– Йозеф!
Сгорбленные плечи вяло качнулись. Неужели сердечный приступ? Я чуть не упал от облегчения, когда ладони раздвинулись и показался опухший нос.
– Чего вам, Коллер?
– Радио! Здесь есть радио?
– Пресвятая Дева, – он завозился, зашаркал, судорожно зашлёпал по приборной панели. – Господи, я же совсем забыл! Конечно, есть! Вон, видите верньер? Поверните на двадцать. Сильнее, а потом медленнее, плавно… Как будто тянете девушку за сосок.
– А вы ловкач, – сказал я с уважением.
Решётка радио казалась забитой песком. Я повернул ручку. На двадцать? Из мембраны вырвалось шипение и скрежет, свистящий шум радиопомех, бессмысленный и неприятный.
– Правее, – подсказал Мауэр.
Его голос осип.
Шипение стало громче. В мембране затарахтело. Я продолжал поворачивать ручку по часовой стрелке и вздрогнул, когда раздался длинный, пронзительный писк. В кабину ворвался требовательный женский голос:
– Машинист 66-го, ответьте Нойвеге! Вы слышите? Машинист 66-го?
Скрюченный палец Мауэра ткнул в красный тумблер:
– Говорите!
– Э-э, – сказал я. – Машинист 66-го. У нас тут авария.
Шуршание помех. Женщина прокашлялась. Или высморкалась прямо в мемрану.
– Машинист 66-го! Этот сектор закрыт! Здесь перекрыто движение.