– Вы боитесь, что…
– Я ничего не боюсь, – сказал я. – Я стараюсь думать логично. И предвидеть возможные осложнения. Ваш железнодорожный канал – одна большая информационная дырка. А за спиной у вас выстроилась дюжина болтливых свидетелей, которые не нужны ни «Ультрас», ни «Фарбен». Ни маленькому семейному предприятию «Хербст». Ещё скажите спасибо, что мост так удачно рухнул. Я не умею взрывать рельсы прикосновением пальца.
– Но, Эрих, – сказала Афрани, – а что если первой подъедет машина скорой помощи? Вы об этом подумали?
Я вздохнул. Конечно же, я об этом подумал.
– Тогда я побегу ей навстречу. А вы будете громко размахивать вашим синим платком.
***
Через час мне стало холодно и сонно, как бывает ночью в окопах. Рук и ног уже не чувствуешь. остаток жизни теплится в животе. Я знал, что это последствия наркотика, что мне дал Ланге, обратная сторона молодецкой удали, приходящая и оставляющая нас без гроша, выжатыми и обесчещенными. Я надеялся, что не потерял свою честь. Ещё нет. Но у меня слипались глаза, голова кружилась, и и зверски клонило ко сну.
– Не давайте мне засыпать, – попросил я Афрани.
– Хорошо, – она взяла меня за руку.
– О чём вы думаете?
– Об этом бедном мальчике, о Гуго, – она зябко поёжилась. – Эрих, я не могу думать, но не могу перестать. Его крики… Это очень больно, когда так… Так издеваются только звери.
– Звери никогда так не делают.
– И самое страшное – всё было зря. Он позвонил и ошибся номером. Так глупо. Иногда наша жизнь зависит от такой глупости, что не укладывается в голове. И наша смерть тоже зависит от глупости.
– Смерть вообще глупая штука. Но он не ошибся номером. Там всё время так отвечают. Примитивная конспирация.
– Тогда это ещё страшнее! – горестно сказала она. – Он не ошибся, но погиб с мыслью, что всё было напрасно. Почему вы ему не сказали? Нет, я знаю, но вы могли бы как-нибудь намекнуть. Хотя нет, вы не могли.
– Не мог.
Мы сидели, прислонившись к «теплушке», свесив ноги через край железной платформы, выкрашенной чёрными и жёлтыми полосами. Ночью они казались оранжевыми. Ночью все цвета немного другие и время течёт иначе, порою быстро, а то мучительно медленно.
– Эрих!
– Что?
Кажется, ей нравилось моё имя. А мне нравилось, как она выговаривает первый звук – гортанно и мягко, как произносят у нас в горах. В столице гласные обрывают, и моё имя звучит как окрик и как пощёчина.
– Полли бил вас ботинком по рёбрам. Теперь у вас синяки. Он так плохо смотрел на вас, как будто вы его оскорбили, так не смотрят на посторонних людей. А меня он почти не тронул. Только улыбался. Щипал за подбородок и приговаривал: «Скоро ты всё узнаешь. Страна не резиновая».