– Вот и забудьте, – грозно сказал я. – Всякое там говно…
И осёкся. Мысль-то, в принципе, верная, но её следовало высказать как-то дипломатичнее.
Афрани смеялась. Потом вдруг посерьёзнела и склонила голову, как делают умные дети и собаки, глядя на солнце. Я видел: ей хотелось о чём-то спросить. Она долго мялась, вздыхала, крутила волосы, оглаживала юбку, краснела и, наконец, отважилась:
– Эрих, а что за татуировки у вас на животе?
– Просто личная информация, – ответил я. – Группа крови, номер подразделения. Системное имя, прозвище, код. Всякие разности.
– Военная биография, – сказала она задумчиво. – Вот оно что. А я где-то слышала, что у солдат есть жетон и браслет.
– И это тоже. Просто цепочка рвётся, а руки, знаете ли, отрывает. И в этот момент очень полезно иметь при себе письмишко от своей аллергии, прежде чем полевой коновал перельёт тебе что-то неподходящее.
– Но война ведь закончилась. Эти татуировки трудно свести?
– Да, в общем-то, нет. Довольно легко.
Я пожал плечами.
– Привыкаешь. Всё-таки память.
– Но ваша память воспитывается в Брославе, – тихонько сказала она. – И ей сейчас пять лет.
Вполголоса, но мне как будто с размаху засадили в солнечное сплетение.
Я открыл рот. Я его закрыл.
– Ну… да.
Я тупо смотрел на руки. Солнце играло на них, и узор на ладонях постоянно менялся в зависимости от того, как падал свет.
– Простите, – сказала она. – Ох. Простите меня, Эрих!
– Нет, вы были правы. Я действительно негодяй.
– Вы совершили вещи, которые сделал бы негодяй. Но вы не негодяй.
– Странная логика.
– Почему же? – возразила она. – Ночью вы выглядели как торчок. Но вы не торчок. А потом вы спасли нас как герой.
– Ещё не спас.
– Всё равно. Как герой.
– Но я не герой.
– Вы Рюбецаль.
– Точно, – согласился я. – Он самый. Такого Рюбецаля ещё поискать.
***
Я почти задремал, когда Афрани провела костяшками пальцев по моей щеке. От горячего солнца нас всех слегка разморило, за исключением часовых, выставленных с биноклем.
Почти сразу же сверху раздался громкий крик.
– Едут! – возбуждённо огласил Мауэр с подъемника мини-крана. – Слышите, Коллер? Я их вижу. Вон они ползут по холму!
Мне будто кипятка плеснули за шиворот. Сон как рукой сняло.
– Все внутрь! Живо-живо-живо!
Самые предусмотрительные уже теснились в «теплушке». Кто-то шепеляво сквернословил и лез по ногам соседей, осыпаемый бранью. Афрани сорвала с шеи синий платок. Я шуганул её внутрь, поймал Йозефа, подпихнул его к остальным и с грохотом задвинул за его лопатками железную дверь. Извинения потерпят до ужина.
Затем я поднёс к глазам армейский бинокль.