Вот как объяснить, что мне такое счастье не нужно?
А никак!
Вообще никак, ни словами, ни действиями…
Он – любит. И хоть ты тресни.
Не проявляешь ответных чувств? Ну ты и гадина, тебя ж ЛЮБЯТ! А ты…
А что – я? Я не имею права на свои чувства? Любовь – это, по определению, такое слово, после которого стоп-сигналы не срабатывают и ты становишься обязан "нищастному улюбленному", как говорила моя соседка?
Вопрос, чем обязан, зачем оно кому-то надо… нет, не понять. Ни ответа, ни объяснений, ничего. Тебя – любят.
Вдохновись и служи ему за это всю жизнь. Сколько там тебе осталось, лет сто? Вот, сто служить и будешь.
Ей-ей, мне кажется, что за преступления у нас в стране меньше дают. За любые.
Злостью от меня шарашило так, что народ расступался в стороны. Я заметила Романова и целеустремленно направилась к нему.
– Игорь Никодимович?
– Мария Ивановна, прошу вас, буквально пару минут…
Романов что-то прижал к уху. Опа?
Ракушка. Небольшая, оправленная в серебро, явно артефактная – прообраз рации? Интересно… хотя чего удивляться? Люди – существа сообразительные, они найдут, как устроиться с комфортом.
Я кивнула и отошла к стене. Ёжь твою рожь, ну почему нельзя облокотиться? А лучше прижаться лбом к стене, просто постоять… и туфли бы снять…
Злость уходила. Оставалась усталость и тоска.
Безусловно, мне жалко мальчику. Да, для меня Василий мальчишка. И кто-то сейчас скажет: ну так пожалела бы и до конца, авось, у него потом бы прошло, а у тебя не стерлось…
Оправданий можно найти много.
А я…
А что – я?
Я виновна только в том, что не хочу рубить собаке хвост по кусочкам. Лучше уж разом. Пусть больно, пусть плохо, пусть черт-те как…
Это цесаревич может рассчитывать, что ради любви у него все устроится. А я…
Я сразу понимаю – он все равно наследник престола. Кровь-то общая… нет, не нужно мне такого даже рядом не то, что в своих детях. Пусть не будет тут семнадцатого года, но…
Кто сказал, что меня не замешают в интриги юртов? Или моих детей?
Или внуков?
Ладно, за два поколения я могу отвечать, третье, правнуки, уже будут на попечении моих детей. Но возле трона – возле смерти.
Так было и так будет. Всегда, везде, во все времена…
Надо ли мне такое счастье?
Нет, не надо. Лучше я перебьюсь, чем моих родных перебьют. Кто не верит – смотрим историю. Судьбы фаворитов, и вообще, придворные трагедии. За века и века столько написали – Пушкинская библиотека позавидует. А смысл один. Приближаешься к трону – готовься к смерти.
– Мими?
Опять ты?
Н не успела я повернуться к Зизи с намерением ее отчесать поперек шерсти, как от балкона раздался нечеловеческий визг.