Тысячу раз прав был Болконский, не для чего было бывать у Куракиных. Попал в омут. В капкан. Душно мне здесь, ей богу муторно, и дна не видно. Да, есть ли оно это дно? Будь всё трижды проклято! Чего ради, я приехал в Россию? Опиваться вином и бравировать силой? Отец позвал. Глупости. Отцу не было до меня прежде никакого дела. Граф Кирилл Владимирович, замазал блуд свой золотом. Над смеялся над всеми ими, отдав титул бастарду. Хотел натянуть нос князю Василию. Князь Василий, поди, ж ты, ужом вывернулся, дочь свою под меня подложил. А я, пустил слюни. Как же, Diana Marble. Нешто в Европе девок мало было? Или у этой ветрогонки — поперек?
В обеих столицах шепчутся уже: «Ах, бедный, маленький Пьер… Вы видали диковину, медведя с рогами? Графиня Безухова, „выкинула“ намедни, а от кого не известно. Очень может быть, что от брата своего Анатоля. Не зря, отец хлопочет по гвардии. В деревни услал сына. Женить стервеца собирается. Пьер то, по все дни в кабинете сидит трактат сочиняет…. Ах, mijauree, какова?»
2
Сколь уж денег роздано, только бы, слухи пресечь. И всё зря, клокочет болото
проклятущее. Зависть людская хуже ржи въедливой. Всё истребит, подчистую дай, срок. Стреляться разве с обалдуем этим? Или может и впрямь службы сыскать? В дипломаты податься. Интриги Европейские распутывать?
Хотя, куда мне со свиным то рылом? Хорош дипломат, с женой совладать не может. Сиди уж Ерёма дома, точи свои веретёна. Что на балах ёрзать, что в присутствие таскаться. Всё те же лица, кругом и рядом. К тому же, в министерстве говорят, потолки низкие, я им рогами все люстры расколочу. Нет, определённо пришибу Анатоля, как есть «угроблю всмятку». Какая тут к праху дуэль! Размажу, как клопа по паркету и вся недолга».
Пахнущая йодом, вода вокруг Безухова вдруг за пузырилась, закипая, но тепла он нисколько не ощутил. Скорее, напротив, от пенящихся, изумрудных столбов, выраставших повсюду, и так же, быстро лопавшихся с глухим, ватным звуком: «БООМ»! тянуло потусторонним холодом. Потревоженные обитатели моря, почувствовав опасность, кинулись врассыпную.
Пьер подобно ленивому киту не придумал ничего лучше, как опустится на глубину. Мрак, увешанный, водорослями Ламинарии и омертвевшими кораллами, кинулся, за ним следом. В фосфорном свете воды Пьер углядел на песчаном дне, блеснувший кругляшек, совсем маленький, с ноготок ребёнка.
«Вот сейчас, я коснусь её, — с надеждой подумал Безухов, вытягивая громадную конечность — плавник, по направлению к монете. (Ему казалось, что это именно давнишний, проигранный на пари, империал, лежит там припорошенный песком.) — Коснусь и спасусь. Не может быть, чтобы я не спасся. Ведь я, никому не делал зла. Желать, желал, но не сделал. И я, их всех люблю, и всех прощаю. И жену, и Долохова, и Анатоля. При мысли о людях рвавших, на части судьбу его, в разгорячённом мозгу Пьера, отчетливо, словно из кусочков цветной смальты сложилась картина: