Меня зовут Розалия Агота Ута Гонзалес. Девушка двадцати трёх лет с испанскими, венгерскими и исландскими корнями. Это то, что было со мной с момента рождения… и до того момента, когда перенесли мое бессознательное тело туда, где я находилась сейчас.
Когда-то я думала, что самое страшное со мной уже случилось. Полукровка с взрывной помесью в венах, с розовыми очками на глазах, графоманка, тихо пописывающая свои фантастические романы, что называется «в стол»; учащаяся на втором курсе юрфака и имеющая практику работы с одним из самых известных юристов мира… Амбиции вперемежку со снобизмом били через край. Вполне симпатичная внешность их еще больше разжигала.
В той, моей другой жизни, это было мое первое, почти самостоятельное дело. Да, казавшееся на первый взгляд легким. Да, под пристальным негласным начальственным контролем, но вести и даже представлять в суде на предварительных слушаниях это дело поручили мне. И я была горда этим.
Кажущаяся простота оказалась обманчивой. Первые трудности начались буквально сразу. И чем глубже я закапывалась в этом деле, тем хуже становилось.
И уже лояльность шефа казалась не благодейством, а скорее, предательством. Дело, от которого он не мог отказаться из-за высокого положения семьи обвиняемого, и в то же время не мог взять себе прямо, не опасаясь за собственную жизнь… было сброшенного на плечи того, кого не жалко. Меня просто списали со счетов.
Естественно, мои излишние беспечность и доверчивость нужно было наказать. И наказали. Похитили практически прямо у дверей суда, затолкав ранним зимним вечером в машину.
Куда меня везут, я не знала — трудно что-то увидеть, лёжа на полу между передними и задними сидениями машины и, хватая ртом воздух, пытаться восстановить дыхание после сильного удара в живот. Зато знала, что со мной будут делать — сидящие в салоне автомобиля, мордовороты лично просветили в этом вопросе.
А еще прекрасно осознавала, что живой меня не выпустят, если уж соизволили не прятать лица.
Дальнейшее я помнила плохо — всё перекрывала боль и собственный крик, переходящий в бессмысленный вой.
Они хотели знать. Всё. Каждую мелочь — слова, жесты, выражение лица при ответе на вопросы… всё, что я видела за время общения со своим подопечным.
Когда теряла в очередной раз сознание, в душе молилась только об одном — умереть. Умереть, чтобы не сойти с ума. Чтобы не дожить до того момента, когда меня действительно сломают. Чтобы уйти за грань, не растеряв окончательно те крохи достоинства, что еще остались…
Потому тихая истерика, накрывшая меня, когда я в очередной раз очнулась, не позволила оценить реальность происходящего. В голове билось только одно: «сейчас продолжат». Только спустя несколько минут осознала, что помещение совсем не то, где меня держали. Да и на мои метания так никто и не среагировал.