— Да мне плевать! — злится Сварог. — Сажай на здоровье, но…
— Не надо, Тимур, — говорю хрипло, потому что внутри хлопает своими крыльями черная бездна. Она раззявила смрадную пасть и манит голосами демонов, которые давно мечтают заполучить меня в свое безраздельное владение.
Ксанка вздрагивает всем телом, словно получила удар хлыстом. И у меня внутри все съеживается от жгучей боли, будто я действительно ее ударил. Но я должен посмотреть в ее глаза, чтобы добровольно нырнуть в черноту персонального ада или...бежать на край света, прихватив эту несносную девчонку с собой. И я до последнего надеюсь, что ее взгляд захлопнет пасть бездны и подарит мне надежду. До тех пор, пока не сталкиваюсь с ее весенней зеленью, до краев наполненной...страхом и отвращением.
Нет боли, которую я жду, как спасение от того черного, что пожирает меня с каждым вдохом. Нет обиды за ее неверие, ведь она была моим всем. Ничего нет, даже меня. Я протягиваю ей руки ладонями вверх.
Давай, Ксанка, закуй психа в наручники и брось подыхать в стылую камеру. Ее голос режет слух. Она зовет кого-то. За ее спиной появляется какой-то хмырь, звенит наручниками. Но мои демоны хотят не этого. Один точный удар ребром ладони и мент оседает на пол. Ксанка ахает и смотрит на меня совершенно безумным взглядом.
— Только ты, — хриплю. — Сварог, стой, где стоишь! — приказываю, спиной чуя, как друг пытается нам помешать. — Давай, Ксанка, сама. Иначе вся твоя свита поляжет здесь. Я же псих, мне терять нечего.
— Не надо, Рус… — но осекается под моим взглядом. Не знаю, что она там видит, да и знать не хочу, потому что это не я. Больше нет Руслана Огнева. Она убила его одним взглядом. Приседает возле своего коллеги, берет наручники и…
— Почему, Ксанка? — смотря, как она защелкивает на мне наручники, проговаривая какую-то сводящую зубы протокольную речь. — Почему ты мне не веришь?
— Я следователь, — отвечает она так, словно я неразумное дитя. — Я верю только фактам, а все они против тебя, Рус…
И снова не договаривает мое имя, осекается, сглатывая. А я чувствую ее страх. Осязаю, словно потрогал его. И я касаюсь самыми кончиками ее щеки. И всю дорогу в камеру нюхаю пальцы, на которых остался ее запах: спелой сочной груши. Он удерживал меня в реальности все время расследования и позже, пока идет суд. Был якорем в этом абсурде из улик, фактов, показаний. Чтобы я в полном рассудке мог прочувствовать, какого это, когда тебе всаживают нож в спину. Когда разрезают на лоскуты то, что осталось от души. И делает это та, что въелась под кожу и стала не просто моей половинкой. Нет. Я наивно верил, что мы с ней больше, чем две цельных личности, больше чем соединенное из половинок целое...Мы — гамма. Богатая, имеющая массу оттенков, но все же одного цвета.