Вздрагиваю и резко отстраняюсь от Руслана, словно застигнутая врасплох родителями за чем—то постыдным. Но Руслан не отпускает и я все ещё прижата к нему сильной рукой, сейчас словно закаменевшей. Он ничего не говорит, только слушает. Несколько долгих минут и с каждой секундой разговора его лицо меняется, становится жёстче, и желваки гуляют по скулам, что острее любого лезвия. Мне хватает этих нескольких минут, чтобы понять две вещи. Первое: он просто нечеловечески устал. Не знаю, что происходит в его жизни, но это просто убивает его. И это далеко не метафора. Он измождён, под темными глазами залегли черные круги, а в самых уголках пролегли морщинки. Щеки запали, словно он неделю нормально не ел. Он как будто жил на чистом упрямстве. И второе: звонивший принес поганые вести.
— Что случилось? — срывается с губ прежде, чем я понимаю, что не имею права задавать такие вопросы. И даже свеженький статус его жены ничего не меняет. Но произнесенных слов не затолкать обратно.
Руслан роняет телефон в карман брюк и растирает ладонью лицо, словно собирается с силами.
— Планы изменились, — говорит так, будто я в курсе этих самых планов.
— Надеюсь, все живы? — интересуюсь как бы невзначай, когда Руслан усаживает меня в машину.
— Пока да. А дальше, как пойдет. Но мне нужна твоя помощь. Просто будь... рядом, ладно?
Да только мне почему-то кажется, что он совсем не то хотел сказать.
— Это несложно. А дальше-то что, Руслан? — спрашиваю, как загипнотизированная смотря на его длинные пальцы на оплетке руля.
— Дальше? Дальше мы просто сыграем в любовь, — отвечает насмешливо. И по его губам растекается улыбка, чуть кривоватая, словно неудачно вылепленная скульптором. По губам, которые я целовала совсем недавно. И которые целовали меня. Жадно, жарко, лишая здравого смысла.
— Зачем? — сглатываю, все еще ощущая вкус дыма на кончике языка. Все еще помня танец наших языков. Чувствуя его рваное дыхание.
— Затем, что в этой стране органы опеки предпочитают семейные пары.
— Ты хочешь усыновить ребенка? — почти шепотом, потому что голос дрожит и внутри так больно, словно меня отпинали ногами.
— Нет, — отвечает, выворачивая руль на очередном повороте. Ничего не понимаю. Если не хочет усыновлять, тогда зачем ему эта игра в любовь.
И я почти спрашиваю, но Руслан опережает веским и злым:
— Я хочу забрать своего.
Сердце пропускает удар, и я жму кнопку на дверце, опуская стекло. Горячий воздух обжигает лицо, я почти задыхаюсь. Оказывается, это больно узнать, что у него есть ребенок. Почти смертельно. Закусываю губу и ощущаю на кончике языка его вкус, шальной, безумный. Вкус мужчины, который мог быть моим, если бы я поверила.