Кивнула и снова шагнула в темноту.
— Ева, мать твою!
Кто-то ударил в спину и я рухнула на колени. Судорога скрутила мышцы. Закусила губу. Я была совсем рядом, но никого не видела. Пальцы по-прежнему утопали во мгле и ничего не ощущали: ни стен, ни пола под ногами. Тихо всхлипнула.
Кто же ты, незнакомец? И почему мне кажется, что я тебя знаю?
— Ева…Ева… — еще тише произнес он. И было в его голосе нечто странное. Какое-то горькое отчаяние. Я вся напряглась.
Нет, нет, нет! Ты не должен уходить. Только не теперь, когда я так близко.
И я вдруг поняла, если голос исчезнет – я не выберусь из этой темноты. А мне надо выбраться. Там, вне тьмы, меня ждут. Я знала точно – ждут. Вот только кто?
Давай, Женька, вспоминай! Ну же!
Застыла, поднявшись на ноги. Женька? Женька – это я. Но тот…мужчина звал меня Евой. Почему? Кто он?
— Ева, не смей. Слышишь, даже не думай так легко от меня отделаться.
Согласилась. Я не хотела от него отделываться. Я хотела к нему. Так сильно, что сердце внутри рвалось на части.
Я снова шагнула. Один, два неуверенных шага, попутно растирая сведенные судорогой мышцы.
— Я соврал, Ева…слышишь, меня? Соврал…
В чем? Зачем? Я ничего не понимала.
А судороги стискивали раскаленными обручами легкие. Зажмурилась, пытаясь унять боль. Переждать.
В детстве папа говорил, что если сильно зажмуриться, то все страшное исчезнет. Тогда еще мы были счастливой семьей, а я маленькой принцессой. И я как можно сильнее сжала веки, отсчитывая рваные удары сердца.
И вдруг тьма вспыхнула яркими огнями фонарей. Взорвалась острыми запахами крови и смрада. Крики толпы оглушили. И я, пробирающаяся сквозь обезумевших от зрелища людей, наплевав на сальные шуточки и собственную безопасность. Я искала его. Того, без кого не могла дышать…
— Стас, — выдохнула и открыла глаза...
…Богдан звонит поздним вечером.
— Евгения Матвеевна, помогите! — без предисловий почти кричит он в трубку. И я роняю книгу, которую читаю, спасаясь от бессонницы.
Бросаю беглый взгляд на спящего рядом сына и тяжело выдыхаю. Мне не нужно спрашивать, что случилось. Я знаю. Откуда-то знаю, что Стас попал в беду.
— Куда ехать? — громким шепотом, на цыпочках пробираясь в супружескую спальню.
Богдан называет адрес заброшенного завода и тут же кричит:
— Стас, сзади!
Треск, маты и связь обрывается, как и мое глупое сердце. Дальше на одних инстинктах: натягиваю джинсы, свитер, вызываю такси. В детской поправляю одеяло сына и мягко целую его в щеку, надеясь, что вернусь обратно. Мне больно уходить, потому что предчувствие холодит спину неизбежной бедой. Больно, что я могу больше никогда не увидеть Даньку. Но я не могу бросить Стаса. Не могу.