И эта вера крепнет во мне с каждым ударом сердца, растекается по венам покоем и хладнокровием. Вот так правильно.
— Здравствуй, Стас, — как можно спокойнее отвечаю я, но он лишь качает головой, не веря мне. — Как поживаешь?
— Просто охуенно, Ева, — оскалился. — Все так же мечтаю вытрахать из тебя твою дурь. Что скажешь?
— Скажу, что у тебя был плохой учитель русского языка, — парирую в тон ему. И в его взгляде вспыхнули искры.
— Но тебе же это нравится. Уверен, ты уже потекла. Да, Бабочка?
Вздрогнула. А спину словно кипятком ошпарило и мурашки поползли по коже, как будто легкие крылышки защекотали позвонки. Передернула плечом, стряхивая наваждение, и отступила еще на шаг. Едва не споткнулась, но удержалась. А потом…
Наплевала на все и сняла к черту неудобные туфли, ступила на теплый асфальт и прикрыла глаза от нереального удовольствия. И это словно придало сил.
— Иди к своим шлюхам, Беляев. Тебя там уже заждались. А я домой.
Подхватила туфли, махнула ими и сбежала по узкому тротуару к дороге. Но уже через пару шагов замерла, пригвожденная громким и злым смехом.
Я не обернулась, потому что слышала его тяжелые шаги. Один, два, три…еще ближе. Опасно. Как и его злой смех, и сорванное дыхание за спиной.
Меня снова знобило, и я даже не пыталась скрыть это. Да и смысл? Он и так все чувствовал и понимал. С нашей самой первой встречи. Только я не могла позволить ему снова втянуть меня в это. Слишком больно разбиться снова, потому что я не сомневалась – больше не выживу.
— К шлюхам, значит? — его хриплый голос вгрызался под кожу, рвал вены и железные прутья, в которые я надежно заковала свое сердце. - Какие слова вы, однако, знаете, Евгения Матвеевна, —оскалился, обойдя меня и заглядывая мне в глаза. А руки по-прежнему в карманах и желваки заходили. Он злился, а меня коробило от его официального тона. — Похоже, не только мне не повезло с учителем.
Он не спрашивал, но ждал ответа, потому что издевался так откровенно, что у меня самой злость полынной горечью осела на языке.
— Да нет, — дернула плечом, обошла его и медленно пошла вперёд. — Это я была плохой ученицей.
— Врешь, — легко парировал, ступая чуть позади, но всё-таки рядом. И в низком голосе: злость пополам с разочарованием, словно он точно знал, что я совру. И последнее больно кольнуло за грудиной. Потерла ладонью там, где сотни раскаленных иголок вонзились. Почему так невыносимо от того, что он считает меня лгуньей? Я ведь давно свклась с мыслью, что никогда не смогу быть настоящей. Только с детьми, всецело отдаваясь им каждый урок ежедневно вот уже чертову прорву лет. Но стоило появиться Стасу и вся уверенность, вся такая идеальная и выверенная роль сломалась, как тонкая веточка от сильного порыва ветра. Мой ветер носил имя и снова вырвал с корнем мою уверенность в завтрашнем дне. — Ты была отличницей, всеобщей любимицей, — уловила его насмешливые слова. — Умница, красавица. Вот только подруг у тебя не было. А мальчишки воспринимали, как своего парня. Потому что считали, что с тобой можно только дружить. Или жениться.