Но барон у Ирсена…
Церемониймейстер повторил приказ, двери распахнулись, и в зал вошли… Проклятие! В зал вошли двое. Жрец и няня. Няня тяжело ступала, медленно приближаясь к тронному возвышению. На её лице мешались решимость, страдание и нервозность, скорее всего, вызванная местом и окружением.
Няня приблизилась к тронному возвышению и упала на колени. Почему-то смотреть на неё было больно, неприятно, она одновременно вызывала во мне жалость, сочувствие, чувство вины и раздражение. Она сказала, что хочет спокойно дожить своей век. Какого чёрта?
Зато Ирсен сможет вычислить предателя, ведь всего двое-или трое имели отношение к её отправке в монастырь, правильно?
Жрец поклонился низко, но с чувством достоинства.
Принц не разрешил няне встать, а лишь бросил короткое:
— Представься!
Няня вздрогнула. Даже с кафедры было видно, что няню потряхивает. Может, её заставили?
— В-ваше Всемилостивейшее Высочество…
— Говори смело.
Няня сглотнула, повернула голову в мою сторону и обожгла таким свирепым взглядом, что любые предположения, что она здесь против воли, отпали сами собой. Няня, что же ты творишь?
— Ваше Высочество, — няня подняла взгляд на тронное возвышение, — я слуга. Я была няней матери графини Льёр, последовала за своей госпожой в дом её мужа, когда госпожа вышла замуж. И была приставлена няней к дочери госпожи леди Милимаи. Я неотлучно была при маленькой госпоже с первого дня её жизни. Я знаю маленькую госпожу как никто! Маленькая госпожа не обладала магией, она была тихой, доброй, любила вышивать, дни напролёт проводила за рукоделием. Этим летом барон Дарс отправил маленькую госпожу в загородную усадьбу, и однажды это случилось. Госпожа вышла из дома и больше никогда не вернулась, — по щекам няни потекли слёзы. — Вместо неё пришла она! Та, которую вы называете графиней Льёр! Она призналась мне, что зона не моя девочка, она заняла место души моей маленькой госпожи! Ваше Высочество, умоляю! Спасите мою госпожу!
Няня всхлипнула, протянула к принцу трясущиеся руки…
Я сосредоточилась лишь на одном — не дать эмоциям отразиться на лице. Внешне я должна оставаться бесстрастной, хотя мне очень хочется подойти к няне, встряхнуть и спросить, соображает она, что творит или нет.
То есть… По-человечески я могу её понять. Мили для неё любимое дитя, сосредоточие мира, единственная отрада и смысл жизни. Принять её уход няня просто не могла, и ей стало легче обвинить меня в том, что я захватила чужое тело, чем принять правду. К тому же… А есть хоть одна причина, почему няня должна мне поверить? Я утверждаю, что настоящая Мили захотела уйти. Няня может быть уверена, что я воровка и захватчица, и что душа настоящей Мили никуда не ушла, а ждёт помощи. В легендах ведь не только о бездушных рассказывается, но и об одержимых.