Он сразу понял, что сделал неверный шаг. Улыбка всё ещё растягивала его губы, а вот чувства внутри буквально кричали о том, что сейчас вся та лёгкость, которую он ощущал, исчезнет.
- Не только няней? - выдохнула Нино. - В каком смысле?
- Ты не подумай чего-то лишнего…
Чёрт! Что он несёт? Будь Герман на месте Нино, наверное, уже бы вскочил и умчался куда подальше. Не самого презентабельного вида мужик говорит, что волноваться не нужно, потому что он имел ввиду совсем не то…
- Может, ты согласишься взять опеку над Алиной? - выдал Ильинский, когда понял, что отступать некуда. - Это даст тебе почти что равные права со мной.
Он произнёс эти слова и даже поморщился от того, как они прозвучали. Будто они тут новый договор подписывают, к которому ни он, ни Нино не готовы.
- Взять опеку? - выдавила она из себя, отставляя бокал с шампанским, и Герман понял, что умудрился просрать ещё и этот Новый год.
Но когда она поднялась на ноги, сделал ровно то же самое, оказываясь лицом к лицу с Нино. Их разделял только прикроватный столик, на деле же - гораздо большее.
- Да. Взять опеку над Алиной. Стать ей… матерью.
Он не сразу понял, что произошло. Нино метнулась к выходу из номера, он - инстинктивно перегородил ей дорогу. Схватил за локоть, ведомый одним-единственным желанием - чтобы она не сбежала. И несмотря на желание отстраниться, дать Нино уйти, так и продолжал держать её руку в своей. И чувствовал при этом то, от чего сходил с ума.
- Мне… мне нужно подумать, - вглядываясь в его лицо, шепнула Нино. Ильинский понимал, что она видит - изуродованного мужчину, от которого хочется спрятаться как можно быстрее и дальше. Потому просто отступил, давая ей возможность уйти.
Когда за Нино закрылась дверь, Алина посмотрела на него серьёзно, даже лепетать перестала. Что ж… он снова умудрился испортить то, что ему самому казалось бесконечно важным. Значит… Герман Ильинский напрочь не умел строить нормальные взаимоотношения. И с этим, наверное, нужно было смириться.
Только оказавшись в уединенном пространстве отведенной ей спальни, где царили тишина и полумрак, нарушаемый лишь миганием праздничной гирлянды, Нино смогла перевести дух. Прислонившись спиной к двери, она прислушивалась к тому, как постепенно затихает бешеный стук сердца, сменяясь более размеренным и спокойным ритмом. И сама при этом не знала, что было причиной этой аритмии – испуг перед тем, что сказал Герман, или то, что он сделал.
Ей казалось, что след его прикосновения и сейчас ещё горит на коже в том месте, где он коснулся ее локтя. Но ещё острее, чем это касание, она ощущала его взгляд, в котором сплелось столь многое, что невозможно было отвести глаз. И отказать ему в чем бы то ни было – являлось невозможным тоже.