Он смотрел с удивлением, которое больше походило на оторопь, как человек подходит чаше, прикладывая ладонь с растопыренными пальцами на поверхность алой жидкости, наполняющей собой своеобразный природный сосуд. Лейб-квор предпочитал думать, что это не кровь, хотя инстинкты кричали ему обо обратном. Мужчина что-то произносил на чудесатом языке, более всего похожим латынь, в которой Шульц немного разбирался. Под воздействием его слов и прикосновений, жидкость в чаше стала бурлить, словно вскипая, и Петр Иванович застыл, завороженный этой картиной. Красноватый пар, поднимающийся вверх, совсем скоро заполонил все помещение багряным туманом, который хотелось вдыхать без остановки. Однако разум вновь возопил об опасности, и Петр Иванович прикрыл рот и нос ладонью.
Произнеся последние слова своего заклинания, мужчина, голос и облик которого казались Шульцу смутно знакомыми, поднялся на ноги, заставляя Петра Ивановича отпрянуть ото входа и схорониться за ближайшим каменистым выступом.
И вновь они пустились в путь. Впереди вышагивал странный человек, следом, насколько возможно тихо, шествовал Петр Иванович. Пока наконец оба не очутились в еще одном месте, на этот раз освещенном множеством газовых фонарей. А прямо посреди этого помещения находилась какая-то ужасающая машина, то ли паровая, то ли электрическая. Предположения в голове Шульца сменялись одно другим, пока он стоял в одном из нескольких проходов, ответвляющихся от этой пещеры. Глаза его помимо воли остановились на изящной женской фигурке, возле которой совершенно неожиданно он углядел пианино. Это была Оболенская, безо всякого сомнения, что не только успокоило Петра Ивановича, но и родило внутри него новую вспышку волнения. Помимо них с Оболенской и Моцартом в помещении никого не было, ежели не считать странного человека, который, будто бы находясь под гипнозом, медленно шел к машине, не обращая внимания на происходящее. И когда остановился подле одного из рычагов, капюшон соскользнул с его лица, являя взгляду Шульца знакомые черты, что окончательно убедило лейб-квора в том, что он знает, с кем они имеют дело.
— А это, душа моя, — выкрикнул с противоположной от Настасьи Павловны стороны Шульц, тем самым привлекая к себе внимание не только Оболенской, но и фигуры в плаще, — какая-то адская машина, назначение которой я не знаю. Зато знаю, кто же водил нас за нос все это время, и кто же теперь пред нами. Он указал на странного человека театральным жестом, но тут же в облике его будто словно что-то переменилось, и он превратился в сурового агента сыска, перед которым стоял государственный преступник.