Его указательный палец проник внутрь, и Марина беспокойно вздрогнула, но когда он стал двигаться пальцами внутри нее, добавив к первому пальцу ещё один, не смогла сдержать стона. Он усмехнулся – невесело, скорее зло, и снова спросил:
- Хочешь, чтобы я в тебя вошёл, Марина?
Его пальцы подались назад, словно собирались выйти из нее и Марина рефлекторно сжала их собой, словно не желала отпускать. И одного этого было достаточно, чтобы сорвать все его тормоза.
Расстегнув брюки, Паоло высвободил член и провел им между ног Марины, увлажняя болезненно пульсирующую от возбуждения плоть ее соками, а затем приставил головку ко входу в попку и, чуть надавив на тугое колечко, сказал:
- Отвечай.
- Хочу, - наконец выдохнула она и он охотно в тот же миг вогнал в нее член вместо пальцев. И когда она жадно его сжала, ощутил, что готов кончить от одного только этого. Но не намерен был так скоро освобождать Марину – от себя и той единственной власти, что над ней имел.
Но и медлить он тоже не мог. Сделав несколько пробных движений, чтобы она привыкла к нему внутри себя, Паоло позволил всем своим желаниям прорваться наружу. Он стал двигаться быстро и резко, работая точно поршень, и не мог бы остановиться и замедлиться, даже если бы от этого зависела его жизнь. Все разом вылетело из головы, осталась только потребность этих примитивных движений, которые никогда не были настолько всепоглощающе сумасшедшими, как сейчас с Мариной. И никогда он ещё не испытывал такого торжества и остроты наслаждения, как в тот момент, когда кончил прямо в нее, буквально протаранив собой в последнем отчаянном рывке. И услышал, как его животное рычание слилось с ее криком – боли или удовольствия – он не знал, да в тот момент и не хотел знать, слишком погружённый в собственные ощущения.
И когда рухнул, практически обессиленный, на Марину сверху, прижимаясь лбом, на котором проступила испарина, к повлажневшей ткани ее платья, понял одну простую вещь – эта женщина не достанется больше никому. И как бы она к нему ни относилась, он хотел ее себе. И теперь у нее не было ни единого шанса от него спастись до тех пор, пока он желал ее так одержимо. И совершенно не был уверен в том, что это вообще излечимо.
Время назначенного аукциона неминуемо приближалось, а он все больше укреплялся в мысли, что его нужно отменить. Просто потому, что ему некого было там выставить, ибо речи о том, что Марина станет той самой ставкой, на которой он намерен был нажиться, уже не шло. И Паоло как раз собирался распорядиться об отмене, когда раздался звонок, предопределивший в итоге все последующие события.