- Что - это?
- Поджог, свою смерть, ну, я не знаю. - Эля снова пожала плечами, будто речь шла о чём-то несущественном, в то время как внутри Марины всё переворачивалось от ощущений, что рождал этот разговор.
- Зачем ему это?
- Очень странный вопрос, Марин. Ты же видела, какие люди были в этом замешаны. Рано или поздно Паоло бы попал под раздачу. К тебе у него явно было что-то большее, чем к остальным девочкам. Это я тебя пыталась уберечь, когда говорила всё то… ну… что говорила. Но я же видела, что Паоло от одного имени твоего, произнесённом в его присутствии, сам не свой.
Она кривовато улыбнулась и вдруг задала тот вопрос, от которого Марина вздрогнула помимо воли:
- Кстати, он не объявлялся?
Она могла сказать правду. И это ничего бы не решило. Кроме того, что открыла бы тайну Паоло, которую тот берёг ото всех, кроме неё.
Ей на память пришли слова, что она сказала ему сегодня утром. Сказала в пылу охвативших её чувств, желая нанести как можно более болезненный удар, чтобы и Паоло испытал хоть сотую долю того, через что прошла она.
И в то же время сейчас, после всего, что рассказала Эля, Марина посмотрела на случившееся под другим углом. А что если он действительно пытался её защитить? Как мог. Она вспомнила, что ещё слышала о том пожаре - мэр, который тогда вошёл в её комнату, где она ждала своего покупателя, был объявлен пропавшим без вести, в то время, как на пепелище нашли труп Паоло Раньери. А сам хозяин «Парадизо» был более чем живым, хоть и весьма видоизменившимся.
Означало ли это, что Паоло и впрямь подстроил этот пожар и свою смерть, чтобы покончить со своим «райским» занятием и начать новую жизнь? Очень и очень на то походило.
- Нет, - покачала Марина головой, отвечая отрицательно на вопрос Эли. - Он не объявлялся, потому что с того света вернуться вряд ли получится.
Она вернула Элеоноре кривоватую улыбку, и тут же перевела тему на обсуждение каких-то незначительных дел. Синьор Раньери мог ей гордиться. Она научилась прекрасно делать то, в чём и сам Паоло был безупречен.
Лгать.
Очередная порция скотча обожгла глотку и, достигнув желудка, разлилась внутри огненным пожаром, на несколько коротких мгновений затмившим все. Все мучительные мысли, все воспоминания, все переливы боли, сжиравшей нутро. Он и не думал, что бывает так. Он, столько всего терявший – веру в людей, средства к существованию, даже собственное имя – никогда не представлял, что значит быть отвергнутым женщиной. И не просто какой-то посторонней женщиной, а той единственной, что могла разбудить в нем все лучшее, на что считал себя давно неспособным. Все человеческое. Все уязвимое.