Вместо ответа она повернулась к нему лицом и просто обняла. А он закусил до боли губу, чтобы сдержать рвавшиеся наружу сумасшедшие эмоции, нахлынувшие от этого простого жеста, значившего для него так много.
Она принимала его – со всеми его грехами, болью и ошибками. И это было самым главным подарком, что он получал в своей жизни. Сердце замерло, а затем пустилось в бешеный пляс, когда он, сделав глубокий вдох, прошептал:
- Люблю… тебя.
Люди говорят друг другу эти слова десятки раз в день, а он произносил впервые в жизни, только сейчас сознавая, что это вообще такое – кого-то любить.
- Паоло… - выдохнула Марина в ответ, - я хочу…
- Чего?
- Не чего. Кого… Тебя.
Она сказала это – и все стало неважным. Все, кроме женщины, прижимавшей его к себе так, словно хотела забрать всю боль, что ему довелось испытать. И пусть он ни черта не заслужил этого, но готов был до конца жизни доказывать, что она осталась с ним не зря.
В этот раз между ними все было совсем иначе. Он не пытался расчётливо выжимать из нее эмоции, он не желал сделать ей больно или дойти до предела сам. Их близость была простой, но открытой и искренней, и все, чего он хотел – чтобы ей было с ним хорошо.
Опрокинув Марину на спину, он медленно стянул с нее платье, целуя постепенно обнажающуюся кожу – его язык и губы прошлись лаской от нежной шеи к возбуждённо вздымающейся груди, а потом – к животу, и лишь достигнув трусиков, замерли. Паоло окончательно избавил Марину от платья, после чего прижался ртом к ее промежности, начиная ласкать прямо через тонкое белье. Его язык давил на чувствительные места, заставляя увлажнившуюся от его действий и возбуждения Марины ткань дразняще врезаться в лоно.
Марина прерывисто выдохнула, когда он зубами сдвинул тонкую полоску трусиков, чтобы коснуться ее плоти языком. От того, какая она была горячая и влажная, желание оказаться внутри стало зашкаливать, и кровь резко ударила в виски, подрывая висящий на тонкой ниточке самоконтроль.
Он хотел ее немедленно. Хотел жадно, алчно, безумно. И сдерживаться с каждым мгновением становилось всё невыносимее, превращая терпение в пытку.
Руки словно горели, когда он стащил с Марины трусики и широко развел ее ноги, открывая для себя. Его язык проскользил по всей промежности, и замер у входа в лоно. Паоло вскинул глаза, вцепившись взглядом в лицо Марины и, когда их взоры перекрестились, толкнулся внутрь. То, что она смотрела на то, как он трахает ее языком, заводило по-особенному. До нехватки кислорода в лёгких, до вскипания крови в венах, до бешеной пульсации члена.