— Вроде того, — кивнул, но рассказывать подробности не стал. — Красиво, не так ли?
Я посмотрела на занесённую вчерашним снегом Фонтанку, на старые дома на том берегу. Да, красиво. С неба, затянутого прозрачной дымкой, начал медленно сыпаться редкий, лёгкий снежок. Такими слабыми, взблескивающими на свету искорками, поймай на рукав — увидишь крохотную сверкающую бисеринку чистого льда…
— Возьмите, — Берия протянул мне визитку. — Пригодится.
— Я не пойду к вам на работу! — резко отказалась я, испытав острое, жгучее, как перец, удовлетворение.
Сколько он разорялся на тему, что незаменимых нет! Сколько крови мне выпил… с доброе ведро, наверное, не меньше. И вот, пожалуйста, пришёл с посыпанной пеплом лысиной, визитку мне протянул.
— А всё же возьмите, — усмехнулся он так, словно насквозь видел. — Не будет лишней-то. Особенно в вашем положении.
Живот у меня и в самом деле ощутимо подрос. Даже с поправкой на зимнюю одежду, уже было видно, что я в положении. Пятый месяц, как-никак.
Ладно… зачем с ним ссориться, зря обижать… возьму. Только, конечно, даже под дулом пистолета — не дождётся!
— Вы верите в чудо, Римма Анатольевна? — вдруг спросил у меня мой бывший начальник. — В волшебство?
Он положил руки на парапет, смотрел на реку и одновременно за реку странным расфокусированным взглядом. Не могу объяснить! Но кто видел человека, который так смотрит, тот поймёт, о чём я. Другие слова тут подобрать сложно.
— Верю, — внезапно призналась я.
Сама не знаю, что меня дёрнуло за язык. Но как не верить в волшебство, если сама стала его жертвой? Как не поверить в чудо после того, как зачала ребёнка от бога?
— Это хорошо, — одобрил Лаврентий Павлович.
Хоть убей, не могла я его в мыслях назвать правильно. Привыкла видеть в нём тирана, ассоциировала с тираном, называла как тирана. Люди — рабы своих привычек; посей привычку — пожнёшь характер. Скажи, к чему ты привык…
— Возьмите, — он протянул мне вдруг… карандаш.
Обыкновенный простой карандаш, деревянный, зелёный сверху, но — с остро очинённым кончиком. И со стирательной резиночкой на конце. Такие в «Буквоеде» пачками продаются, по двадцать один рубль за штуку. Лаврентий наш свет Павлович издевается надо мной, что ли?
— Берите, берите, — усмехнулся он уголком рта. — Это не простой карандаш, а волшебный. Вы ведь верите в волшебство, Римма Анатольевна, сами только что в этом признались. Вот и берите. Пока даю.
Я протянула руку и взяла карандаш. Должно быть, на моём лице всё было написано, потому что бывший начальник засмеялся, легко, по-детски, как ребёнок. Мне так и послышалось далёкое эхо из детства: «Обвели мы дурачка на четыре кулачка, на пятое стуло — да чтоб тебя раздуло!»