— Но как! Как мы три года целых… или больше даже! Ничего не подозревали. Три года!
— Вы с нею не особенно и раньше общались. Как я понял, при жизни она была не самой симпатичной личностью.
— Я не понимаю, — беспомощно призналась я.
— Понимание не требуется, — сурово ответил Похоронов. — Сейчас — пока — от вас нужно только одно.
— Что именно?
— Не дёргаться. И не совершать глупостей.
— Боже, каких глупостей ещё… А, — внезапно поняла я. — Рисунки!
— Рисунки, — подтвердил он.
— А кот? — я огляделась, разыскивая чёрную шубку.
Кота не было. Ни на постели, ни в одеяле, ни под столиком, ни на диванчике, ни в гардеробной нише…
— Какой кот? — сделал невинные глазки Похоронов.
— Обыкновенный чёрный! — крикнула я. — Не отпирайтесь! Вы сами попросили меня нарисовать его!
— Я, — сказал Похоронов, — попросил вас нарисовать угол купе. Что вы нарисовали там ещё и какого-то кота, это уже предмет другого разговора.
Я молча смотрела на него, понимая отчётливо, что сейчас из меня делают дуру. Круглую, квадратную, овальную, — весь этот список. Чёртов маг из дурных сказок пудрит мне мозги, а я терплю это. Но, с другой стороны, какие ещё у меня могут быть варианты?
— Кукла, — сказала я наконец. — О которой вы говорили с кем-то по телефону. Что это такое ещё? Она такая же, как те, что видела я?
— Вы видели кукол? — он весь подобрался, ни дать ни взять, охотничий пёс, взявший след.
— Да, — сказала я. — Одну у себя, другую в доме во Всеволожске. Тогда, когда вы меня… в машину запихнули.
— Расскажите… нет, нарисуйте их!
— А как же запрет? — ехидно осведомилась я.
— К чёрту запреты, — Похоронов взволнованно поднялся, сделал пару шагов до двери, затем пару шагов обратно, потом снова до двери, от двери обернулся и поторопил меня: — Ну же, рисуйте!
Я взяла карандаш, второй блокнот, — первый мне не удосужились вернуть, — и начала рисовать.
Параллельно вспоминая… Вот я открываю таблеткой домофона дверь парадной. Вхожу в лифт, сверкающий зеркалами. Переступаю порог квартиры…
… И снова поплыл перед носом тошнотворный, хотя и слабый, запах подгнившего мяса. Кукла вспомнилась до последней чёрточки — маленькая гадость размером в ладонь, без глаз и без рта, без носа, гладкое тряпичное личико. Как она корчится в пламени, скрючивается, шлёт беззвучный крик в небеса — твари хочется жить, надо же…
Похоронов выдернул блокнот из-под моих пальцев, аккуратно отделил изрисованный, вернул мне блокнот мне обратно:
— Теперь вторую.
— Что — вторую? — не поняла я.
— Вторую куклу.
Я нарисовала и вторую. На кресле за компьютерным столом, на подлокотнике лежала. И как лопнула лампочка, пославшая острый осколок прямо в лоб одному из безглазых лиц. Как кукла падала, теряясь в слоях иллюзии, проваливалась куда-то вниз, вниз, туда, где её разыскать будет очень непросто. А после Похоронова, пожалуй, и вовсе невозможно.